Крис Краус - I love Dick

Когда до меня дошло, что я выбрала не тот выезд из Оклахома-Сити, участок трассы ремонтировали и съезжать было слишком поздно. Пришлось сделать петлю в пятьдесят миль. Паника отбросила меня назад к прошлогодним разъездам между Нью-Йорком, Коламбусом и Лос-Анджелесом.

Паника. Поздняя зима 1993 года. Я прилетела из Лос-Анджелеса в Коламбус, вышла из самолета около полуночи, резко и грубо выдавленная из тюбика командировки в реальность, от которой меня отделяли отели «Рэдиссон» и «Хаятт», платиновые карточки авиалиний и программы «Херц Преферд». Машину, на которой я приехала из Нью-Йорка, ремонтировали по гарантии в салоне «Субару» в Коламбусе. Я поймала такси, чтобы доехать до промышленной зоны, где торгуют автомобилями, в пятнадцати милях от города. Копия ключа от машины была готова, но когда мы оказались на месте, самой машины нигде не было. После семи часов в режиме мотель-такси-самолет-такси я вдруг обнаружила себя под светом прожекторов на автостоянке в час ночи; идет снег, лают сторожевые собаки. Таксист повез меня в город, никаких границ между нами, он бубнит что-то про «черномазых» и еще о том, что он читал Уильяма Берроуза, и как это выделяет его среди таксистов Коламбуса, и не могла бы я рассказать ему, как выжить, занимаясь искусством? Ээ, нет.

На следующий день, измотанная, я еду сквозь снежную бурю в Западной Вирджинии (штат Пенсильвания). Было такое Рыбье время года. Казалось, снег никогда не растает: кругом белым-бело и только дрожат тощие стволы северо-восточных деревьев. Изоляция лишает нас способности откликаться на погоду. Весь тот месяц я была охвачена этим чувством, у которого нет названия. Месть природы. В ту неделю, когда я была занята постпродакшеном в Центре искусств Векснера в Коламбусе, я мучилась от обострения болезни Крона, будто мое тело отрицало иллюзию движения. Днем я кое-как работала сквозь волнообразную боль; ночью меня тошнило – истерия органов, стенки кишечника раздражены так, что невозможно ни есть, ни даже выпить стакан воды.

Неделей раньше я лечу из Коламбуса в Даллас и в бизнес-классе сплошь продажники из «Пепси». Один из них сидит возле меня, он пьян и жаждет разговоров о своих читательских привычках, о любви к Лену Дейтону, остановите самолет, только не это. А потом мы застреваем в Далласе, потому что из-за снежного шторма задержали мой стыковочный рейс из Чикаго… и именно там, в ресторане Хилтона «Гарден Рум» при аэропорте Форт-Уэрт, я встречаю Дэвида Дрюлоу, священника-иезуита.

В тот вечер из меня будто что-то высосали, а встреча с Дэвидом Дрюлоу это что-то восполнила. Мы встретились глазами в очереди в ресторане. Окинув его взглядом, я приняла его – ох – за программиста из Амхерста, с которым можно пообщаться минут сорок о восстановлении загородных домов. А он оказался гением, который читает на латыни, испанском, французском и языке майя и верит, что Крисси Хайнд и Джимми Хендрикс – воплощения Иисуса. Пока Дэвид Дрюлоу ездил по стране, собирая средства на иезуитскую миссию на гватемальском побережье, домом ему служила складская ячейка в Санта-Фе, в штате Нью-Мексико. Будучи не просто последователем теологии освобождения, он считал церковь единственной силой, еще способной сберечь следы майянского уклада жизни. Разумеется, Дрюлоу читал «Тяжесть и благодать» Симоны Вейль. У него было первое плоновское издание книги. Он с трепетом вспоминал, как нашел его в Париже. Несколько часов мы говорили о жизни Вейль, активизме и мистицизме, Франции и профсоюзах, иудаизме и Бхагавад-гите. Я рассказала ему о заставке к моему названному в честь книги Вейль фильму, которую я снимала в Коламбусе… Камера проезжает над картами средневековых сражений, на них наложены целеуказания воздушной разведки времен Второй мировой… история в постоянном движении, проступающая сквозь кожу настоящего. Встреча с Дэвидом Дрюлоу была будто чудом, доказательством, что в мире еще есть что-то хорошее.

Там, в Коламбусе, Билл Хорриган, куратор медиаискусства в Центре искусств Векснера, спросил, на что я «на самом деле» живу. Я платила за себя в ресторанах и водила новую машину, и, понятное дело, в легенду о преподавании в школе искусств никто не верил. «Все просто, – ответила я, – я беру деньгу у Сильвера». Смущало ли Билла то, что такая маргинальная несексуальная баба, как я, не жила на улице? В отличие от его любимиц Лесли Торнтон и Бэт Би, я была проблемной и не милой, и вдобавок ко всему Плохой Феминисткой.

О, Билл, видел бы ты меня в Нью-Йорке в восемьдесят третьем, блюющую посреди улицы. Вся синюшная от истощения, я лежала под капельницей в отделении для малоимущих при больнице Бельвю, не зная, что со мной не так, ведь обязательная страховка не покрывала анализы.

«Мы с Сильвером – марксисты, – объясняла я Биллу Хорригану. – Он берет деньги у людей, которые мне бы денег не дали, и передает их мне». Деньги – абстрактны, их распределение в нашей культуре основано на ценностях, которые я отрицаю, и тут я поймала себя на головокружении от противоречий – единственное удовольствие, которое остается, когда решила, будто знаешь все лучше других.

Принять противоречия – значит перестать верить в превосходство «настоящего чувства». Все истинно и одновременно. Вот поэтому я ненавижу Сэма Шепарда и все твои закидоны в стиле «Настоящего Запада» – это как аналитический разбор, будто тайну можно разгадать, выкопав погребенное дитя.

Дорогой Дик, сегодня я проехала выступ в Северном Техасе. Я была невероятно рада наконец въехать на равнину на западе от Амарилло, еще чуть-чуть – и доеду до инсталляции «Похороненные кадиллаки». Их ровно десять – поп-арт-памятник твоей машине; плавники колышутся, головы зарыты в песок. Я проехала мимо них, вернулась назад и сделала две фотографии для тебя.

Дик, ты, наверное, недоумеваешь, почему в пятнадцати милях к западу от Амарилло мое сердце забилось чаще, если я столь настороженно отношусь к мифологии, которую ты исповедуешь? И ради чего я наряжалась на свидания с Джей Ди Остином в баре «Найт Бердз»? Чтобы он мог меня трахнуть в жопу и потом сказать, что не любит меня? Джинсы в обтяжку, уже с утра красные губы и ногти, я чувствую себя очень женственной, и еще – что время не на моей стороне. Это исследование культуры. Быть частью чего-то другого. Мы с Сильвером слились в нашем аналитическом стремлении, довольные «шифрованием кодов». Ах, Дик, ты эротизируешь то, чем ты не являешься, тайно надеясь на то, что другие понимают, какую роль ты играешь, и что они играют тоже.

С любовью, Крис

Бринкли, Арканзас

19 декабря 1994 года: 11 вечера

«Бринкли Инн»

Дорогой Дик,

сегодня вечером мне хотелось читать не меньше, чем писать тебе. Поговорив по телефону с Энн, моей родной душой, я смогла расслабиться.