Крис Краус - I love Dick

Крис добралась до пустующего дома в Турмане (городе в Южном Адирондаке), который они с Сильвером обнаружили семь лет назад во время поисков «доступной недвижимости». Они наткнулись на него однажды в ноябре, по дороге с фестиваля «Батаевские мальчики» в Монреале, где главными звездами были Сильвер и Джон Джорно. На выезде из Монреаля они разругались из-за того, как лучше ехать, и с того момента больше не разговаривали. Выступление Крис было запланировано неофициально (своего рода одолжение Сильверу от лица «Батаевских мальчиков»), но, когда они приехали на фестиваль, ее имя не значилось в программе. Лайза Мартин срывала с себя одежду перед оживленной публикой в прайм-тайм; а Крис дали время в середине дня, и она читала перед двадцатью пьяными хамами. Но Сильвер все равно не понимал, почему она была столь безутешна. Разве им обоим не заплатили? На трассе недалко от Элизабеттауна два сокола пролетели над дорогой: тоненькая нить, связывающая их двоих, стринги Лайзы Мартин и французскую средневековую балладу о соколе. Они остановили машину, чтобы прогуляться, Сильвер жаждал разделить с ней что-нибудь, и в итоге разделил ее энтузиазм по поводу гор Адирондак, а два дня спустя они купили десятикомнатный фермерский дом в городе Турман, к востоку от Уорренсбурга, штат Нью-Йорк.

Турман, Нью-Йорк

23 декабря 1994 года

Пятница, 11:30 вечера

Дорогой Дик,

я добралась сюда до темноты, в самый раз, чтобы рассмотреть Хикори-Хилл и две горбатые горы к западу от Уорренсбурга.

Уорренсбург, как всегда, выглядел потерянным во времени: «Поттерз Дайнер», «Стюартс Шоп», «ЛёКаунт Риал Истейт» [3] «Трактир у Гончара», «Магазин пажа», «Графское агентство недвижимости» ( англ .). выстроились вдоль Девятой трассы… то полное отсутствие обаяния Новой Англии, которое нам кажется таким привлекательным. Я проехала двенадцать миль вдоль реки, мимо железнодорожной станции к дому, где надеялась застать Теда – друга, который живет там с нами. Теда дома не оказалось, и я отправилась на его поиски к бару в Стони-Крик.

Как я и ожидала, О’Маллейс полностью разгромили дом перед отъездом. Впрочем, весь город Турман выглядел ничуть не лучше. Новый кадастровый план позволяет всем творить что душе угодно. Вот и соседний с нами участок самовольно раздробили на несколько кусков. Ни один сумасшедший не будет впустую тратить деньги на облагораживание Южного Адирондака. Это диорама «Столетие деревенской нищеты»: каждое поколение оставляет за собой свидетельства неудачных попыток преуспеть на этой земле. Мы с Тедом выпили и вернулись, чтобы разгрузить фургон. Он живет здесь с тех пор, как съехали О’Маллейс.

Я так хотела рассказать тебе о восторге, который испытала, выйдя из грузовика и почувствовав холодный темный воздух на четырех углах Стони-Крика. Работал только один уличный фонарь, и было видно все до единой звезды. Пять сотен человек на ближайшие пятнадцать миль во всех направлениях. В отличие от Калифорнии, север штата Нью-Йорк не располагает к созданию духовных ретритов или коммун. Такие как Тед, переехавшие сюда двадцать лет назад, нашли единственный способ выжить в городе, где зима длится восемь месяцев, – они сами превратились в местных.

Но это было до. Мои руки обветрились и все в грязи, и я устала. Так что, Дик, давай продолжим позже.

Целую, Крис

Турман, Нью-Йорк

24 декабря 1994 года

Суббота, 22:30 вечера

Дорогой Дик,

прямо сейчас я сижу на полу, облокотившись на пару подушек, в спальне в северной части дома и смотрю на кровать, которую купила в Теннесси, – на эту ослепительно красивую вещь. Я весь вечер корпела над ней, сначала втирала в нее ореховое масло, потом полировала. Кровать сделана из тополя, «дерева бедняков», и Тед говорит, что ее древность очевидна, потому что изгибы обработаны без помощи электрических инструментов. Было очень приятно втирать в дерево масло, руками чувствовать, как кровать была сделана. Я всегда мечтала о такой вещи.

Вечером я сказала Теду, что нам надо организовать здесь коммуну шейкеров: никакого секса, только работа без остановки. Я наслаждалась нашим с ним уютом. Сегодня я поняла, что страшно восхищаюсь Тедом, его стойким оптимизмом. Сегодня канун Рождества и вот мы – совсем одни, он в большей степени, чем я: ни елки, ни семьи, ни планов. А ведь Тед такой романтик. В прошлом году его жена сбежала с тремя детьми в Австралию. Сейчас он там, внизу, доделывает какой-то столярный проект без капли жалости к себе.

Я поняла, что ничего не рассказала тебе об этом месте, – и смогу ли я передать суть? Здесь все совсем иначе, чем в Калифорнии. В хозяйственном магазине Эрл Раундс спросил меня этим утром, в каком доме я живу. Я сказала, через дорогу от Бейкеров. А, ответил Эрл, бывший дом Гидеона.

Неважно, кто еще въедет в него, кто съедет, – для местных он навсегда останется «бывшим домом Гидеона». Гидеоны были пожилой парой из Огайо, которые купили этот дом, когда тот еще назывался «Великим Дартмутским участком»: фермерский дом или ранчо для туристов на территории в сто двадцать пять акров. Это было в семидесятых, и люди, должно быть, еще ездили в отпуск «всей семьей», хотя, понятное дело, база отдыха была закрыта восемь месяцев в году. Однажды ночью голая миссис Гидеон с криком пробежала по Хай-стрит и несколько ледяных минут колотила в дверь Верна Бейкера, пока тот не проснулся и не впустил ее. Переохлаждение. Два дня спустя Гидеоны собрали чемоданы, и больше их никто не видел. Вернулись в Огайо?

В канун прошлого Нового года руководитель нефтяной компании в Нью-Джерси ушел в лес под Гаррисбергом, из одежды на нем были только кашемировый кардиган, брюки и лоуферы. Вскоре он умер от переохлаждения.

Совсем рядом с Бейкерами живут Чак и Бренда. Я всегда любила Бренду, она была моей Коррелятивной Провинциалкой – маниакально-депрессивная болтушка, которая тратила свою неуемную энергию на покупку полуразрушенных домов в трущобах. Чак – главным образом нетрудоспособный алкоголик – эти дома ремонтировал. Бренде принадлежало около пятнадцати таких домов, она даже получила грант от департамента жилищного строительства и городского развития на постройку жилья в Минерве, но все накрылось, когда она занялась рефинансированием проекта. Они с Чаком решили расширить их собственный дом на тысячу пятьсот футов, чтобы ее четверым детям было где разместиться. С тех пор прошло пять лет и двое детей от первого брака давным-давно съехали (вернулись в Уорренсбург к отцу), не в силах выносить скандалы между Чаком и Брендой. Теперь она работает горничной и распространяет продукцию «Эмвей». Все, что осталось от империи Бренды, – это розовое джакузи с медными кранами, поблескивающими внутри давно неотапливаемого каркаса из фанеры. Стоит пожить тут чуть подольше, и все обрастает историями.