Крис Краус - I love Dick

Мы с Сильвером купили этот дом у молодой пары свидетелей Иеговы. Парень унаследовал дом от своих родителей, живущих на Лонг-Айленде, а те купили его как охотничий домик. Здесь их никто не помнит, и я сомневаюсь, что мы с Сильвером оставим больший след.

Дик, я никогда не вела дневников, но писать тебе так легко. Все, чего мне хочется, это чтобы ты узнал меня или узнал немного о том, что я думаю, что вижу. «И луна моего сердца освещает путь», – написала японская куртизанка по имени Нидзё в конце своих воспоминаний. Я никогда не думала, что письмо может быть настолько прямым способом общения, но ты идеальный слушатель. Мой безмолвный партнер, внимающий все время, пока я держусь намеченного курса и рассказываю о том, что действительно у меня на уме. Пока ты слушаешь, мне не нужны ни подбадривание, ни одобрение, ни отклик.

Сегодня вечером я читала странную и мерзкую книгу об Элейн и Уиллеме де Кунинг. В ней на самом деле дан портрет эпохи, когда верили в абсолютную ничтожность женщин – «арт-телочки» и горстка «девочек-художниц» вертятся вокруг Великих Членов. Поставь эту книгу в один ряд со «Странными девушками и сумеречными любовницами» [4] Odd Girls and Twilight Lovers: A Secret History of Lesbian Life in Twentieth-Century America. , и остается только недоумевать, как мы оттуда попали сюда . Невероятнее, чем падение Банды четырех после китайской «культурной революции».

На сегодня все.

С любовью, Крис

На Рождество Тед подарил Крис дневник, черную записную книжку с картиной Эдварда Хоппера на обложке: крепкая девушка в соломенной шляпе и легком платье прислонилась к колонне. Ищет приключений?

Рождественским утром Крис шла по Мад-стрит мимо трейлера Джоша Бейкера и гадала, получится ли у нее описать это место Дику так же хорошо, как Дэвиду Рэттрэю удалось написать об Ист-Хэмптоне. Способен ли Дик в принципе понять ее чувства к Турману? Здесь все по-другому, не эти его приключения на Диком Западе – она здесь жила, преподавала, знала полгорода и никогда бы не смогла просто скользить по поверхности.

На Рождество она была приглашена на семейный ужин к подруге Шоне в Нью-Джерси. Она ехала одна, и от малейшего изменения пейзажа ее бросало в озноб. В тот вечер она допоздна сидела в гостиной над своей первой дневниковой записью. Невозможно писать в одиночестве. Дневник начинается так: «Дорогой Дик».

Где-то во время путешествия через Америку она дала обещание (себе самой? Дику?) писать ему каждый день, неважно, хочется ей или нет. По сравнению с великими целями человечества это было мелочью. (Подростком она справлялась с ненавистными походами к зубному, напоминая себе о храбрости бедных крестьян в Китае.)

Уильям, отец Шоны, только что вернулся из Гватемалы, куда он ездил с группой квакеров. После рождественского ужина все окружили его, чтобы послушать показания о пытках, которые он записал. Эти кассеты заставили ее задуматься. Конечно, показания состояли из перечисления невероятных зверств, но все они были одинаково внятными и последовательными, будто каждый говорящий был частью большей личности. Объединяющая сила повествования? Или свою роль сыграло то, что все жертвы были выходцами из одного и того же индийского сельского сообщества? Крис не была жертвой пыток, она не была крестьянкой. Она была американской художницей, и впервые в жизни ей пришло в голову, что, возможно, единственное, что она может предложить, – это ее своеобразие. Сочиняя письма Дику, она предлагала свою жизнь в качестве кейса для исследования.

Джек, муж Шоны, был редкостной сволочью. Уильям рассказывал им о короткой встрече с американской активисткой Дженнифер Харбери, которая объявила голодовку и приковала себя к ступеням американского посольства в Гватемале. Крис и Шону история поразила. «Прошу прощения, Билл, – ехидно начал Джек. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве Дженнифер не получила диплом юриста в Гарварде?» Он говорил с показной искренностью и тем соблазнительным голосом с хрипотцой, который пускал в ход, когда разговаривал с испуганными актрисами. «Ведь у нее есть бабки. Тебе не кажется, что если бы Дженнифер действительно волновала судьба мужа, она бы раздобыла четверть миллиона для Эль Капитано? Разве там не так все работает? Если бы она хотела, чтобы его освободили, она бы не стала устраивать представление на публике…» Джек Берман, ясное дело, был экспертом по поведению, подобающему Добродетельной Женщине. Ей подобает помалкивать и уважать право на «личную» жизнь. Все пять бывших жен Джека были образцами добродетели. Билл стушевался, а Крис на этот раз решила проявить свою добродетель – она не хотела портить Рождество.

26 ДЕКАБРЯ 1994 ГОДА

В понедельник Крис едет в Джей-Эф-Кей, чтобы встретить Сильвера из Парижа. Оттуда они планируют отправиться в другой (арендованный) дом в Ист-Хэмптоне, разобраться с затопленным подвалом, забрать несколько книг, которые нужны Сильверу для университета, и затем вернуться в Турман, где они проведут остатки рождественских каникул. Самолет приземлилися в семь тридцать, но они выехали из аэропорта гораздо позже: Крис опоздала на десять минут, Сильвер отправился ее искать, и они два часа кружили по терминалу в поисках друг друга. Они ссорятся из-за этого до самого Риверхеда. Около полуночи они, изнуренные, останавливаются в мотеле «Гринпорт Уотерфронт Инн» (ценник мертвого сезона). Впервые с того момента, как Крис выехала из Калифорнии, она не пишет Дику. Кажется, между ними с Сильвером до сих пор простирается четыре тысячи миль, расстояние изматывает ее. Но когда Сильвер наконец снимает одежду, они снова становятся родными друг другу: на нем ремень для хранения денег, сшитый накануне его отъезда матерью – меховщицей на пенсии. Ремень набит стодолларовыми купюрами. К июню они надеялись разделаться с самой дорогой ипотекой. Они считают деньги на кровати – двадцать пять хрустящих стодолларовых купюр – успех! Они рассчитывали на двадцать.

А потом они дважды занимались любовью, Крис расскажет Дику на следующее утро, когда наконец напишет ему письмо. Сильвер хотел добавить пару деталей, но Крис собиралась рассказать Дику о других вещах, о встречах со своими подругами Энн и Шоной.

«Дик, – написала она, отправив Сильвера за кофе, – эти дела с недвижимостью засасывают, интересно, вернусь ли я вообще к однообразной и унизительной работе над фильмом. Наверное, вернусь. Или писем тебе будет достаточно? Да, не знаю, может быть…»

Возможно, это она сказала Сильверу о своем чувстве отчужденности, возможно, он почувствовал это сам. Потому что на следующий день, двадцать восьмого декабря, вопреки собственному здравому смыслу, Сильвер нашел способ вписать себя обратно в историю.