Валентин Крючков - На крутом переломе

Окинув девушку взглядом, Борис спросил:

— Актриса — это вы?

— Учусь еще. В театральном.

— Где роль получили?

— В областном. Академическом.

— Думаю, что в целом, — перебивая их, включился в диалог Журкин, — напишу репортаж о молодых современниках. И заголовок сейчас придумал «На трех площадках».

— Почему «На трех площадках»? — спросила Люба.

— В театре. В спортзале, на ринге. И третья на асфальте, возле трамвайной остановки, — пояснил Журкин.

Журкин начал рассказывать про суть, развивать свои идеи, которые заложит в материал. Но тут им навстречу появилась опять большая компания: пять девушек, три побитых Борисом парня и пять человек с красными повязками.

— Вот они, Петр Васильевич! — воскликнула одна из девушек, видимо, знакомая старшего группы.

— Пройдемте с нами, молодой человек, — обратился к Борису старший, коренастый, пожилой человек, с пятнами седых волос и взял его за локоть.

Борис жестом высвободил руку.

— Убегать не собираюсь. Дойду и сам, не пьяный.

— Куда? В чем дело? Нечего нам в штабе делать! Вы на работе и я на работе! — возмутился Журкин.

— Придем в штаб, там все выясним.

Штаб добровольной дружины размещался в угловой комнате на первом этаже, в кирпичном пятиэтажном здании, что напротив молочного магазина и школы рабочей молодежи.

Началась запись всех, кого привели в штаб, подробно, неторопливо: фио, год рождения, место работы. Список получился внушительный.

«Значит, — подумал Борис, они на трамвае проехали одну остановку и опередили нас. Неужели задержат? Может, не надо было ввязываться? Об этом и речи быть не должно. Пусть лучше задержат. Но они, гады, поймут, как иногда может наказываться хамство. Жаль, что не всегда».

Начался допрос. Его вел, взяв список задержанных, все тот же руководитель пятерки — коренастый мужчина, с пятнами седых волос на голове.

Первым он выслушал пострадавшего, высокого парня с усиками, по фамилии Михалин.

— Вы били Никанорова?

— Нет.

— Журкина?

— Нет.

— Кудрину?

— Нет.

— А кто вас избил?

— Вот этот, — Михалин указал на Бориса.

Второй и третий пострадавший сказали то же самое.

Не принимая во внимание показания Журкина, Кудриной и Бориса, старший, которого звали Петр Васильевич, все же попытался докопаться до истины по-своему.

— Что же получается, — вел он дело. — Один Никаноров, без Журкина и Кудриной, уложил трех таких гвардейцев? Тут что-то не вяжется.

— Разрешите, разъясню? — попытался внести ясность Журкин.

— Ты уже говорил. Потребуется — спросим еще. Выходит, первым был сбит, — Петр Васильевич показал на усатого, — он. На его защиту бросились еще двое. И они тоже были сбиты. Вы кто? Что у вас за сумка? По-моему, спортсмен? Не ошибаюсь?

Петр Васильевич, повернув голову в сторону Бориса, смотрел на него слегка прищурившись, словно прицеливался, чтобы выстрелить и сразить наповал.

— Да, вы не ошиблись, — отвечал Борис. — Я — спортсмен. К тому же мастер спорта. По боксу.

— И вы позволили себе? — Теперь Петр Васильевич выпрямился, широко раскрыл глаза, думая, как мол, я ловко тебя уложил на обе лопатки. Несмотря на то, что мастер спорта. Знай наших. Не лыком шиты.

— Я прежде всего не мастер спорта, а человек. И не могу равнодушно смотреть, когда такие верзилы, — он повернулся в сторону парней, — хамят, издеваются. Особенно над теми, кто слабее их. И даже над девушками.

— Ну и кулаками, как мастеру спорта, махать, пожалуй, не следовало.

— Мне трудно с вами говорить, — начал Борис. — Вероятно, мы находимся на разных полюсах понятия о долге и чести.

— Твой долг — не ввязываться в драку. Надо было все по-хорошему. Предупредить, сказать им, что ты мастер спорта. И попросить, чтоб перестали хулиганить.

— Я и предупредил по-хорошему. А этот верзила на меня как лев набросился. Представляю, что было бы, окажись на моем месте другой. Пощады и не жди.

— Надо было позвать милицию. В конце-концов, — продолжал Петр Васильевич, — нас, дружинников. Ты же местный. Где штаб находится — знаешь. Не захотел, решил силу показать. Мастерство свое. Это уже ни к чему.

— Пока бы я бегал за дружинниками, еще неизвестно, что бы они, ваши подзащитные, сделали с актрисой и корреспондентом, — возмущался Борис. — Э-э, да что там говорить!

Выслушав его тираду, Петр Васильевич поправил очки, почесал за ухом и спокойно вынес решение:

— Раз оправдываешься — значит виноват. Корреспондента и актрису отпустим, а вас задержим. Для выяснения всех обстоятельств и последствий. В суде.

Вначале Бориса подержали в слабо освещенной комнате с ободранным темноватым столом и тремя табуретками. Потом отправили в камеру предварительного заключения в районное отделение милиции.

Возмущенные, обиженные вышли из штаба Люба Кудрина и Александр Журкин.

— Саша, этого нельзя так оставлять! Безобразие! Лучше не обо мне, а про это напиши обязательно! — советовала Люба.

Договорившись, что после того, как они встретятся или поговорят по телефону с теми лицами, которые в силах чем-то срочно помочь их спасителю, они созвонятся и обменяются мнениями — разошлись, надеясь в душе на благополучный исход, искренне желая этого, особенно Люба.

Люба, ни на минуту не прекращая думать о том, что можно предпринять для спасения Бориса, ничего лучшего, как позвонить Никаноровым домой, пока не придумала. Она быстро прибежала домой, взяла телефонный справочник, отыскала фамилию Никаноровых и по своей улице определила номер их телефона, волнуясь, набрала его.

Дома оказался лишь брат Бориса, отца, сказал он, еще нет. На работе. И назвал номер его телефона, имя отчество. Тут же сообщив Никанорову все, что произошло, Люба спросила:

— Что мне делать дальше, Тимофей Александрович? Если потребуюсь — буду дома. Запишите номер нашего телефона. Я одна сегодня. Все уехали в сад.

Поблагодарив дочь Кудрина, Никаноров поднялся из-за стола в напряженном раздумье, что предпринять для спасения сына, несколько раз прошелся по комнате. К кому же обратиться? В райком или райисполком? Позвоню Каранатову, второму секретарю райкома. Однако на работе его не оказалось. Надо в райисполком, председателю. Кленов — мужик хороший. Поймет. Но и Кленова на работе тоже не было. Вот и все. Выходит, мне не к кому больше обратиться? Интересно получается: знаю массу людей, имею немало друзей, а обратиться, вот коснулось, — и нет никого! Ну это еще не значит, что они не хотят помочь. Это другое, которое всегда бывает в горячее время испытаний. Никого уже нет! А Борис сидит, наверное, в темной комнате. Парня ни за что, ни про что посадят, а ты не знаешь, куда сунуться, к кому торкнуться со своей бедой. Надо же, как бывает? Вот не думал! А надо думать. Надо быть готовым ко всему. Постой, постой! Правда, удобно ли будет, ведь я же прекрасно знаю секретаря горкома партии? Но сразу, ничего пока еще точно не узнав сам лично о случившемся, не полезу же с бухты-барахты к нему со своим горем? Да и есть ли еще горе? Откуда же все пошло? Со штаба. Надо в штаб. В штаб ДНД. И как можно скорее, пока не разошлись.