Валентин Крючков - На крутом переломе

— Как будем поднимать дисциплину на заводе?

Полянин вынул ручку из кармана, взял листок бумаги и поставил в нем цифру один:

— Начинать придется с административных мер. Их немало. Далее, — он поставил цифру два: — Есть у нас общественные организации. Объявим месячник дисциплины.

— Месячником проблему не решить.

— Это для начала. Затем придадим всей работе плановый характер.

— Да, пожалуй, вы правы. Подумайте, как это будет выглядеть, — согласился Никаноров, а про себя подумал: «Общественные организации. Средства массовой информации. Трудовые коллективы. Надо объединить все эти силы на борьбу с прогульщиками, пьяницами и лодырями. Что нам для этого требуется? Совсем немного: факты. Где их взять? Видимо, для разговора на „четырехугольнике“ или директорском часе необходимо самому лично добыть их, чтобы получить в руки убедительные доказательства существующей на заводе расхлябанности. Придется посмотреть в цехах организацию производства самому, а уж потом реализовывать свой план…»

На завод он пришел к шести часам. Побывал в крупнейших коллективах: корпусе холодной высадки, цехе автонормалей, пружинном, заготовительном. За первым посещением последовало второе — перед обедом; потом третье — после двух часов, уже перед окончанием первой смены. За несколько дней обошел почти все цеха завода. И начальники, увидев его, удивлялись, почему он не делает им разноса, как это происходило в бытность Ястребова? Что это значит?

Вскоре по списку, который лежал перед секретаршей, к директору были приглашены председатель завкома, старший инженер диспетчерской, помощник директора по кадрам и секретарь комитета комсомола.

Поздоровавшись с собравшимися, Никаноров без лишних предисловий приступил к делу.

— Я собрал вас, чтобы поделиться своими соображениями, которые касаются работы коллектива. Создается впечатление, что на заводе со словом «дисциплина» знакомы лишь в общем плане. Меня до сих пор угнетает то, что я увидел, когда несколько дней ходил по цехам. Заканчивают в шесть утра, перед обедом начинаются ненужные хождения максимум за час и минимум за тридцать минут, а в половине третьего не работают уже все. Не буду говорить вам о том, сколько у нас прогулов, прочих невыходов на работу, сколько несоблюдений кооперативных поставок между цехами, что опять идет не на пользу плану. Напрашивается вывод: первым звеном, которое мы должны тащить сообща, является дисциплина. Нам нужна система мер по укреплению трудовой и производственной дисциплины. Такой системы нет. Будем создавать ее. Инициатива должна исходить, считаю, не только от меня. Но и от общественности. В первую очередь, от вас, — Никаноров поочередно посмотрел на руководителей общественности, затем остановил свой взгляд на Перьеве и попросил его рассказать о своих планах.

Иван Перьев, бывший штангист, парень лет двадцати семи, энергично поднялся, одернул костюм и начал:

— Ваше поручение, Тимофей Александрович, мы выполнили. Кинокамеру купили. Пленку тоже достали. План работы пересмотрели и утвердили. Подобрали пять групп. Включили в них членов завкома, представителей администрации. Проведем несколько рейдов: утром, вечером, ночью. Проверим загрузку оборудования, занятость людей. Материалы рейдов вам будут представлены. Сжатый вариант рейда думаем дать для сатирического киножурнала. Продолжительность его не больше десяти минут.

Никаноров посмотрел на часы: через несколько минут должна начаться оперативка. Он встал, снял очки, положил их рядом с электронным микрокалькулятором.

— Мы все обговорили. И времени больше не хочу отнимать у вас. Можете быть свободными. До свидания.

Хотя дни Никанорова расписаны вплоть до каждого часа, он с большим нетерпением ожидал материалов рейда: звонил Ивану Перьеву, торопил, подсказывал, что и в каком цехе следует не забыть упустить из вида.

Перьев и сам чувствовал подъем, вызванный начатым впервые в таком крупном масштабе делом и, под стать директору, не уходил из кабинета до позднего вечера, заставляя работать и всех членов комитета комсомола, не жалея сил и времени.

В его кабинете не было ни одной минуты безлюдно.

Собрав к концу недели данные и обобщив их, Перьев отправился к Николаю Крылышкину, фотографу бюро технической информации, где комсомольцы монтировали первый в истории завода сатирический киножурнал «Фитилек».

— Как дела? — поздоровавшись, поинтересовался Перьев, и поразился увиденному беспорядку в фотолаборатории: груды ленты — смятой, сухой и непросушенной, обрывки ее — виднелись повсюду, тускло отражаясь в красновато-темном полумраке, ванночки, баночки, колбы, бутыли, проектор, экран, микрофон — сам черт ногу сломает.

— А у вас здесь тоже рейд нужен: ни пройти, ни проехать. Как понимать, мальчики?

— Это творческая обстановка, — сложив руки на своем округлом животе, ответил Крылышкин. — При строительстве всегда хлама и мусора в избытке. Главное не в нем. Нам осталось склеить пару кадров и наложить звук. Думаю, часа через два закончим.

Однако провозиться пришлось гораздо дольше, чем предполагал Крылышкин, потому что текст не умещался под кадрами, не входил весь в фильм и, намучавшись вдосталь, пришли к выводу, что в кино все пояснять не надо, и взяли из каждого абзаца лишь по одной фразе, выражавшей суть и наводившей на размышления. И только где-то около восьми вечера фильм был смонтирован.

Перед тем, как идти к Никанорову, Перьев предложил:

— Давайте, присядем перед дорогой.

Парни, подмигивая друг другу, заулыбались, хотя и сами волновались не меньше, чем их заводской лидер.

В кабинете Никанорова никого не было, поэтому Иван Перьев, старательно прикрыв плотные, массивные двери, к столу директора направился, как ему показалось, степенно, неторопливо, а на самом деле — порывисто, быстро, словно летел на крыльях, на ходу сообщая:

— Все в порядке, Тимофей Александрович, фильм готов! На десять минут. По-моему, здорово получилось.

— А как посмотреть?

— Экран в зале заседаний. Кинопроектор тоже, — пояснил Перьев. — И все наши там.

— Тогда пошли в зал, — сказал Никаноров. — Посмотрим, чем вы нас порадуете.

Прошло около получаса, Никаноров, просмотрев два раза сатирический журнал, сидел в кабинете один, неторопливо читал отчет о рейде и фломастером подчеркивал те места, где приводились факты вопиющей неорганизованности. «Триста станков простаивало! Безобразие! — мысленно ругался Никаноров. — Недодано около двадцати тысяч тонн. Если у нас такое будет продолжаться и дальше — из прорыва вряд ли выйдем. Нет! Такой расхлябанности допускать нельзя. Завтра же все обсудим. На заседании. На расширенном заседании. Фильм покажем. И пусть люди посмотрят, что творится на заводе. А итог подведу сам. Прокомментирую. А когда покажем? До или после совещания? Важно не когда, важно то, что увидим».