Валентин Крючков - На крутом переломе

Вспыхнул свет. Под гул еще неутихшего зала в президиум прошли четверо: Никаноров, Бурапов, Полянин и Перьев.

Постучав карандашом по графину с водой, совещание открыл Полянин, раскрасневшийся, возбужденный. Он попросил тишины и тут же предоставил слово директору завода.

Никаноров умышленно не вдавался в подробности того, что хорошего сделано заводом, он больше говорил о том, что не сделано, и убеждал, что возможности и резервы есть.

— Обидно, что все увиденное происходит на нашем заводе. Дисциплины — никакой. Люди на работу опаздывают, в течение дня ходят по заводу, как по парку культуры и отдыха. Прошу начальников цехов составить списки гуляющих и доложить мне о принятых к ним мерах. — Он повысил голос. Потом на подъеме продолжил: — Свыше трехсот станков простаивало. В результате недодано продукции около двадцати пяти тысяч тонн! Сто прессов простаивало в корпусе. Вопиющая неорганизованность! Позвольте спросить вас, товарищ Фанфаронов, что в корпусе за мастера, которые ничего не знают? В том же корпусе мастер Ревидин разрешил рабочему, кроме автоматической линии по производству восьмимиллиметровых болтов, дополнительно включать еще два пресса. Это, конечно, похвально. Но в шесть часов утра станочник закончил работу.

Не лучше обстоит дело и в пружинном цехе. В шесть часов станки уже не работают. Вы видели, товарищи, сцену возле контрольных часов: в одной из ячеек, как и в корпусе холодной высадки, целая пачка табельных карточек. Пятьдесят станков не работало в цехе.

Мы собрали сегодня мастеров, чтобы показать им, на примерах рейда, как много зависит от их умения и деловитости. Мастер на участке — это важнейшее звено в управлении производством. Среди мастеров у нас появились люди самоуспокоенные, они свели круг своих обязанностей до минимума, выработали определенный стереотип действий. Когда я посмотрел личные дела мастеров, фамилии которых я уже назвал, то увидел, что все они с восьми — десятилетним стажем. Практика неплохая. Однако никто из них после техникума учиться не желает. Даже элементарно не повышает своих знаний: в картотеке заводской библиотеки фамилий их мы не обнаружили. Чему может научить такой мастер? Я уже говорил и скажу еще: сегодня производству нужен такой руководитель, который владеет наибольшей информацией в своем деле. Вопрос непростой. Поэтому мы организуем школу мастеров, где они будут проходить аттестацию. В настоящее время разрабатывается программа их учебы. Занятия начнем со второй декады этого месяца.

Завод не выполнил план. И не дотянул всего одну десятую процента — ее мы потеряли на участках корпуса, пружинного, заготовительного и некоторых других. Все мастера, которые названы в газете и показаны в киножурнале, как люди, не знающие истинного положения дел на своих участках, будут строго наказаны. Некоторых мы освободим от занимаемых должностей. Начальнику корпуса холодной высадки товарищу Фанфаронову, начальнику пружинного цеха Кудрину, в коллективах которых допущены факты самых грубых нарушений трудовой дисциплины, объявляю по строгому выговору.

Начальникам цехов автонормалей и заготовительного — Бухтарову и Проталину — объявляю по выговору. А в целом прошу каждого руководителя, чтоб сделали для себя правильный вывод: сегодня нельзя так работать, нельзя жить вчерашним днем.

Зал загудел. Такого на заводе еще не было. В президиум поступили записки, в которых спрашивали директора, не круто ли берет.

Никаноров, вспомнив, как уговаривал Бурапова и Полянина, захотел было закрыть совещание, но что-то его сдержало, и в первую очередь то, что на нем оба появились раньше срока. Подчеркнуто вежливо поздоровались и сели рядом. Это, подсказывала ему интуиция, наверное, секретарь райкома Учаев им всыпал, как следует. Вернее, Бурапову, а тот сам вышел на Полянина. Пожалуй, Василий Николаевич посоветовал Бурапову даже выступить. Не иначе. Поэтому Бурапов, почти не отрывая головы от стола, очень быстро что-то писал. «Хорошо, — подумал Никаноров, — что встретил тогда первого…»

Заметив небольшое замешательство директора завода, Полянин, как председательствующий, резко встал, одернул за полы костюм, распрямил плечи и, посмотрев на Бурапова, с которым во время выступления директора договорились, что итог подведет секретарь парткома, предоставил ему слово.

— Товарищи, — начал Бурапов и снял очки, положил их на трибуну возле стакана с водой. — То, что мы увидели в сатирическом киножурнале и услышали от директора, даже не верится, что это про наш завод. Вопрос настолько серьезен, что мы вынуждены провести общезаводское партийное собрание. Поговорить, пусть еще раз, есть о чем. Меня поражает не то, что у нас есть случаи, подобные тем, с которыми мы познакомились сегодня. Другое не укладывается в голове: ведь рядом со всеми этими нарушителями дисциплины были и коммунисты. Спрашивается, куда они смотрели? На парткоме мы заслушаем все партийные организации цехов, которые подверглись рейдовой проверке и в которых допущено и процветает столько неразберихи в производстве. В ней повинны многие. И, как отметил в своем выступлении директор, в первую очередь — мастера. Тимофей Александрович грамотно и детально показал роль мастера. А ведь они в большинстве своем коммунисты. И мне было горько и стыдно слушать слова директора о том, что они не знают обстановки на своих участках. В плане работы парткома предусмотрим на следующий же месяц заслушать мастеров из двух цехов. О роли их в воспитании коллектива. Думаю, после сегодняшнего совещания необходимо ускорить рассмотрение этого вопроса. И мы это сделаем.

Бурапов надел очки, сделал несколько глотков воды и, подняв в руке одну из записок, поступивших в президиум, продолжил:

— Вот, в президиум поступила записка. Читаю дословно: «Может, не следует так круто с начальниками цехов. Страшно ходить на совещания». Подписи нет. Хотя и аноним, но отвечу: правильно поступил директор. Триста станков простаивали — это же целый цех! А других безобразий сколько!

В заключение скажу, товарищи, сегодняшнее совещание несколько необычное. Мне оно понравилось. И я прошу всех коммунистов рассказать о том, что они здесь увидели и услышали.

С совещания люди расходились, оживленно обсуждая увиденное и услышанное. И даже Фанфаронов, Кудрин и Северков, обычно осуждающие чуть ли не каждое начинание директора, выйдя на площадь перед Дворцом культуры, улыбаясь, шутили, хотя каждому из них было не до этого.

— А «Фитилек»-то ничего зафитилил, — небрежно бросил Северков.

— Да, — согласился Кудрин. — В следующий раз, если он будет, можно всего ожидать.