Валентин Крючков - На крутом переломе

Перед открытием партийной конференции на «Красном вулкане» была закончена подготовка к переходу на новую технологию производства продукции из борсодержащих сталей. Министр позвонил Никанорову поздним вечером и поздравил его.

Москва! Она в последние дни не выходила из головы Никанорова. Для поездки в Министерство имелось немало хорошего, что могло порадовать руководство. Далее. Пользуясь случаем, надо было в то же время забить несколько таких вопросов, разрешить которые способна только Москва. Доложу, думал директор, что в производстве крепежа из новой стали результаты достигнуты прекрасные. «Налипания» на резьбу не стало. Автоматы работают как часы. Годность продукции стопроцентная. Однако полностью перейти на технологию изготовления продукции из борсодержащих сталей заводу мешает три «но». Первое «но» — нет самой стали. Это зависит не от нас. Перестройка производства черной металлургии — компетенция самых высших инстанций. Надо выходить на министра. И еще выше.

Второе «но». Даже если не нынче-завтра мы получим сталь, все равно полностью перевести производство на новую технологию изготовления продукции не сумеем. Институт «Ктиметиз», с которым заключен договор, обязательства свои не выполнил. Он должен был ввести в отраслевые стандарты применение борсодержащих сталей. Однако не сделал этого.

Третье. В чертежах УКЭР-Газ тоже должно быть введено указание о допустимости применения этой стали. Оно тоже не сделано. Необходимо решить эти «но». Надо включать министра, чтобы ввести в действие, как говорится, тяжелую артиллерию.

И в самом деле, перевести черную металлургию на производство борсодержащих сталей — вопрос неимоверной сложности. Даже при всей очевидности экономической выгоды. Проще решить вопросы, которые в компетенции института.

Вскоре, договорившись с министром о приеме, директор «Красного вулкана» уехал в столицу, где прожить пришлось гораздо дольше, чем предполагал. Вместе с министром был на приеме у заместителя Председателя Совета Министров, потом в ЦК. Поставленные вопросы приняты, даны команды для исполнения. Никанорову понравилась эта поездка, как и события, которые пришлось пережить после возвращения из столицы. Первое было связано с Ольгой. Столько к ней не ездил. Все это время он мучительно ожидал, какие же шаги сделает шофер второго секретаря райкома партии. Скажет ли ему? Если бы сказал, Каранатов давно бы пригласил на беседу. И неизвестно еще, чем бы закончилось. Однако пока все тихо. Значит, бояться нечего. Но надо быть более осторожным. Пора и навестить, иначе совсем человека забыть можно. Да и ей каково? Давно не ел ее чебуреки! Как она вкусно их готовит! Объедение! Чем больше ешь, тем больше хочется. Ольга! Иногда Никанорову казалось, что он не выдержал бы той нагрузки, которая свалилась на его плечи, если бы не она.

Ольга позвонила ему сама. И когда Никаноров снял трубку, сердце его дрогнуло. Голос ее он узнал сразу. Опережая, поздоровался:

— Здравствуйте, Ольга Алексеевна. Рад слышать ваш голос! Вы тоже? Спасибо. Как сегодня, можно поужинать у вас? — услышав согласие, улыбнулся, посветлел. Ольга редко ему отказывала. Лишь когда болела или к ней в гости приезжали родные.

Обычно Никаноров приходил к ней усталым, и она, радостная, встречала его в прихожей, обнимала, целовала и сразу посылала в ванну, чтобы принял душ.

— Обязательно контрастный принимай, — напутствовала она, — забудешь все неприятности. По лицу вижу — они у тебя немалые.

Он и сам начал понимать теперь пользу этого контраста. Как проделает холодное-горячее раза три-четыре, так чувствует себя молодым.

Пока он мылся, Ольга готовила ужин. И когда Никаноров, одев махровый халат, который она подарила ему к Дню Советской Армии, выходил из ванной и появлялся на кухне, стол был накрыт. И на кухне аппетитно пахло чебуреками. Никаноров подходил к столу и садился в угол, за холодильник — это было его любимое место.

Ольга ради встречи наливала по рюмке коньяка — больше она никогда не позволяла, — и они начинали ужинать.

— Как ты вкусно готовишь! — съедая очередной чебурек, говорил Никаноров.

— Я уже слышала.

— Ну и что? Еще послушай. Кстати, я не спрашивал, где ты этому научилась?

— По книге. «Домовая кухня» называется. И на практике. А что у тебя нового?

— Было и у меня новое. Вадима забирали в милицию.

— За что? Ведь он же, с твоих слов, вроде не хулиганистый?

— Да, все так. Но тут совсем другое. Несколько дней не ночевал дома. Я, говорит, папа, на дежурство задействован. Вхожу в группу центра. Нашего факультета. Нашего института. Интересуюсь: какое такое дежурство? Что-то раньше не было. — «Правильно, говорит, раньше не было. Теперь другая жизнь началась. Да потом объясню. Все подробно». После этого разговора гляжу: нет Вадима сутки, потом вторые. Тут уж я забеспокоился и хотел забить тревогу. Но мне позвонили ребята из его института. Они сказали, где он. Как раз в это время ко мне приехал собкор Пальцев.

— Вы с ним подружились?

— Да, как-то само все получилось. Он неординарен. Это его заметка о прекращении строительства метро. В центральной прессе. А все дело началось с площади Буревестника. Станцию метро хотели на ней сделать. Площадь огородили. И люди выступили против того, чтобы испохабили это последнее, не разрытое в городе место. У противников строительства станции метро на площади аргументов немало: реликтовые деревья нельзя губить, целесообразно перенести станцию выше — на площадь Лядова. И третье. Вопрос проектировщикам. Почему у них один вариант станции? Собрали уже пятьдесят тысяч подписей. Обратились к городским властям. А когда увидели, что с ними не хотят по-серьезному разговаривать, раскинули на площади, за забором, палатки. Местные власти забеспокоились. Это же демонстрация! Такого у нас не бывало, наверное, со времен революции! Надо снести палатки. А как? Теперь, в период гласности и перестройки , это ущемление прав человека. А в сквере, у памятника Максиму Горькому, который говорил, что человека уважать надо, с утра до вечера — толпа. И не десятки, а сотни, тысячи людей грудью встали против строительства станции на площади.

Власти убрали бетонные плиты — забора не стало. Палатки оказались на проезжей части — это посчитали нарушением общественного порядка и всех, кто был в палатках, забрали. Вадим в их числе. Но строительство-то приостановили!

— А что Пальцев говорит по этому поводу? — поинтересовалась Ольга.

— Что он говорит? Говорит, что мы отвыкли от демократии. У нас только слово демократия, а самой демократии нет. Я тоже, — делился Никаноров, — побывал на пленуме обкома партии, потом на сессии. Кроме докладчиков, запланированных выступающих, брали слово и другие. Они выходили к микрофону, установленному в зале, а говорили по написанному и согласованному тексту. Это так называемый бюрократический камуфляж. Показуха. Бюрократическая игра в демократию. Людей, которые выступают у микрофона, тоже готовят. А так, сами по себе, они боятся сказать. Вдруг что не так? Что подумают тогда обо мне? Десятилетия застоя свое сделали. Люди спят. А сколько лет и сил потребуется на то, чтобы вывести их из этой спячки?