Валентин Крючков - На крутом переломе

— Смело вы говорите. Кстати, статьи вашего смелого друга Пальцева дали какой-то результат? Ведь в них речь шла не столько о работе обкома партии, сколько о роли в ней первого секретаря. Роли этой не видно. Ничего нового он не привнес в работу. Однако по-прежнему на своем месте.

— Должен сказать, что за последние десять лет таких глобальных материалов по области не было. Так обстоятельно, по полочкам разложена вся экономика, стиль и методы обкома партии. И никакого движения вперед. Сколько лет практически топтание на месте. Рост столь незначителен, что и говорить о нем неудобно. Материал подан таким образом, что все считали, что первому — крышка. Недавно я встречался с Пальцевым. Он материал по истории завода вернул. Дополнение в книжку пишет. Я высказал ему оценку статьи и предположения о ее последствиях.

Никаноров замолчал. Он вспоминал состоявшийся разговор с Пальцевым.

Выслушав комплимент за материал, Пальцев закурил и согласно кивнул.

— Все верно, Тимофей Александрович, такого материала не давали более десяти лет. Давно надо было спросить, а чем конкретно проявил себя этот первый? Ничем. Лишь призывы и начинания, оставшиеся от предшественников и громко воспетые нами, журналистами. Помните? «Ни одного отстающего рядом!» «Это не только лозунг, но и нравственная норма». Знаете, чьи это слова?

— Догадываюсь. По-моему, Брежнева?

— Да, его, Леонида Ильича. Он бывал в области. На вашей гостеприимной волжской земле им выпито и съедено немало. Однажды в тесном кругу, когда бывший первый — обаятельный, эрудированный человек — рассказал очередной анекдот генеральному, Леонид Ильич совсем растрогался, смеясь и вытирая слезы, сказал: «Вы меня окончательно очаровали». Мне это известно от одного из участников той исторической встречи. И эта фраза «Вы меня окончательно очаровали» тоже историческая, с последствиями.

— С какими последствиями? — удивился Никаноров.

— С такими. Прошло немного времени и первый вашей области оказался в Москве. И стал одним из самых молодых секретарей. А здесь, у вас, на пост первого рекомендовал свояка, к сожалению, свояк этот не оправдал надежд. До него первые были деловые. Мосты, вокзалы, больницы, животноводческие комплексы строили. При нынешнем в области ничего примечательного. Одна кадровая чехарда.

— Теперь после ваших статей, наверное, вопрос по нему решат? — высказал свои предположения Никаноров.

— Мы с коллегами тоже так думаем. Когда я был в Москве, — рассказывал Пальцев, — работники ЦК, забегая вперед, делали выводы: «Ваш первый теперь не устоит». Устоять и в самом деле было трудно: три подвала в нашей газете, да в ЦО еще два «кирпича». Казалось, прихлопнули намертво. Так думали. Таково было мнение. И лишь ваш первый опять-таки нашел выход. Никто не мог додуматься до этого. Он тоже. Говорят, ему кто-то посоветовал. Все считали: лучшим ответом на такие материалы будет жертва. Жертва первого. Он, ваш первый, был другого мнения. И тут сама судьба пошла ему навстречу. На пенсию провожали председателя облсовпрофа. По старой схеме обговорили замену. На конференцию первый пригласил с собой второго. Обычно ходил один. Люди не сразу догадались, с кем пришел первый. А он, оказывается, уже согласовал вопрос в ЦК. В ответ на статью — снимем второго, ведающего вопросами промышленности.

— Борьба за кресло, — возмущался Никаноров.

— Все именно так, Тимофей Александрович. Так вот, когда дело дошло до выборов нового председателя облсовпрофа, первый встает, дергает как обычно правым плечом и говорит: «Бюро обкома по согласию с Центральным Комитетом предлагает на эту должность второго секретаря обкома».

— Уму непостижимо!

— А когда эта история со вторым стала известна в столице уже более широкому кругу, мне там сказали: «Ваш опять чудом удержался». А какое чудо? Родня. Такова жизнь, Тимофей Александрович. Таков итог выступлений двух газет.

Неторопливо рассказав об этой беседе с Пальцевым, Никаноров посмотрел на Ольгу и удивился тому, что ее всегда так интересует политика, жизнь области и страны. Слушать будет, пока не устанет.

— Сегодня, — Ольга слегка разрумянилась, — наш разговор за ужином носит политический характер. Давай, сменим пластинку. А то в газетах такого начиталась — даже не верится, что это про нашу социалистическую родину. Кто и куда нас вел? Ну да ладно, поживем — увидим. Одно можно сказать: человек, решившийся сказать правду народу об этом, — смелый. А ты?

…Домой Никаноров возвращался поздно. Наверное, разбужу Вадима. Он чувствовал, что губы его слегка припухли. Ольга с каждой встречей нравилась ему все больше. И как хорошо, думал он, что я встретил ее. А ласкает как! И даже не верится, что меня можно еще так любить. Говорит: любит. Ну и пусть любит. Никому от этого хуже не станет. И от меня не убавится. А как ей жить дальше? Может, она замуж выйдет? Стоит ли губить ей жизнь? Может, не встречаться с ней? А зачем совершать насилие над собой, если нам хорошо, так прекрасно быть вместе? Всем известно, что любое насилие — противоестественно. Да и как жить, если не будет Ольги? Долго ли могут длиться наши отношения? Пока сказать трудно. Однако прервать их не могу. Не хочу. Выходит, надо продолжать тайные встречи. О других говорить пока неудобно. У нас четко определен порядок отношений между мужчиной и женщиной: брак. Без брака все противопоказано. Все в браке. А вот мы с Ольгой — вне брака. И нам хорошо. И ничего больше не надо. И пусть это будет как можно дольше. Интересно, есть у нее кто-нибудь или нет? Как следит за собой. Какое ухоженное тело. Она понимает меня. Поэтому так легко с ней. И нечего забивать голову ненужными рассуждениями. Сколько людей живут такой жизнью? И ничего. Лишь бы Вадим спал. А то, не дай бог, заметит припухшие губы.

Никаноров, едва вошел в прихожую, сразу почувствовал запах меда и масла, которые могла прислать только мать. «Неужели она приехала? Наверное, отец. Мать не любит хозяйство людям доверять. Все сама. Значит, приехал отец».

Улыбаясь, Вадим сообщил:

— Дедушка приехал.

Никаноров кивнул головой, быстро прошел в комнату, обнял отца и крепко прижал к груди.

— Ну, отец, обрадовал. Праздник нам устроил. Спасибо, что решился.

— Я слов на ветер не кидаю. Прописал ждите — и вот я туточки. Это ты все собираешься. Да, видно, плохо. Вот уж кто-то из нас умрет, тогда приедешь. Не сомневаюсь.

— Да брось ты, отец? О чем говоришь? Разве в том дело, что не хочу? Мне и хочется, если бы ты знал как, но пока не волен. Не имею права завод бросить. Даже на воскресенье. И вообще, пока не поставлю его на ноги, ни о какой поездке не может быть и речи. И не обижайся. Лучше расскажи, как живете, что нового, мать как?