Валентин Крючков - На крутом переломе

Немного помолчали.

Старший Никаноров вертелся и так и сяк, нетерпеливо поглядывал на уходившего в свою комнату внука, на сына, почесывал за ухом, а потом, не выдержав, спросил:

— О Марине что-нибудь прояснилось?

— Пока нет. Объявлен всесоюзный розыск.

— Все хочу спросить, что у тебя с ней? Может, обидел чем? Иль другие нелады вышли? Не с бухты-барахты она так: взяла и уехала? Мне все же непонятно. Вроде, и человек ты серьезный. Не пустозвон какой. Слухом, нет ли у тебя где, на стороне зазнобы? В городе — не в деревне. Куда легче с этим. А желающих — только захоти. Бабенки одна лучше другой. Тем более с молодым директором. И с работы поздно приходишь.

«Вон куда понесло батю. Чего захотел. Надо вопросом на вопрос», — решил Никаноров. Интересно, что скажет отец?

— А как бы ты сам повел себя, окажись на моем месте?

Никаноров-старший с ответом не торопился. Он выпил рюмку водки, закусил соленым груздочком, а потом заговорил.

— Конечно, мужик ты здоровый. И хотя шибко занятой, но ведь от природы, наверное, не убежишь. Законы у нее по этой части временны́е, жесткие. Потом не вернешь. И бороться с ней бесполезно. Она свое возьмет. Ты, почитай, все время один. Как бобыль. Да не я тебе судья, сынок, а бог. А мне все покоя не дает мысль: почему она так? Ведь, кроме тебя, у нее дети.

— Все очень сложно и непонятно. И выяснить можно лишь при встрече с Мариной.

— Знамо дело: все в ней. Вот ведь как в жизни бывает: все хорошо и вдруг плохо. Беда и радость всегда рядом идут. Как ночь и день. Послушай-ка, Тимофей, просьба к тебе: помог бы нам малость. А то мы с матерью что-то никак не выкрутимся. Теленка купили, да новый телевизор. И встать на ноги не можем.

— О чем говоришь, отец. Помогу. Конечно, помогу. Ты всегда, когда требуется — говори. Или пиши. Рублей пятьсот хватит?

— Думаю… Пожалуй, обойдемся. Только у меня еще просьба есть. На пасеку перебираюсь. Кое-что поделать там надобно. Мне бы консервов каких-нито достал. Но не тех, что в магазинах купить можно.

«Странно, — подумал Никаноров-младший. — Обычно отец с такими просьбами никогда не обращался. А тут: «Никак не выкрутимся». Может, он что-то знает о Марине? Помочь ей хочет. Дед хитрый. Его на мякине не проведешь. И ничего от него не узнаешь. А глаза, глаза-то как хитровато поблескивают. И о Марине разговор первый начал. Но ведь отец. Не чужой. А все равно не скажет. И опять что-то спросить хочет. Вон как вертится, словно на гвозде сидит».

Никаноров-старший любил сына. Гордился им. И, глядя на экран телевизора, все удивлялся поведению сына: «Вот ведь какая история. Еще не старый, а без бабы. Нелегкое дело. Тело ласки просит. Как ни крутись — есть у него зазноба. С работы пришел, а губы припухлые. Мужик он видный. К тому же директор. А сколько он получает? Мужики говорят, наверно, тыщу. Не меньше. Надо спросить. Спросить так, чтоб не обиделся.

— Тимофей, Вадим говорит, что ты все время на заводе. Неужели, столь делов много?

— Много, отец. Завод — это больше десяти тысяч людей. А вопросов и забот всяких и того больше.

— Ну, коли так, наверно, и платят хорошо. Мужики бают, по тыще в месяц. Правда, что ли?

— Когда план не выполняем, один оклад получаем, а вот за прошлый месяц мы второй раз с планом справились, да и другие показатели у нас неплохие. Заработок был больше тысячи. Приличный. Для семьи вполне достаточно.

— Ну и слава богу. Как работает человек, так и получает.

Довольный, что почти все вопросы, которые его волновали, он выяснил, Никаноров-старший отправился спать. А наутро, встав раньше всех, он прошел на кухню покурить, подумать. И лишь когда сын стал одеваться, он торопливо погасил самокрутку и вновь удивил его своей просьбой о лекарстве, которое, в бытность свою дома, принимала Марина.

— А кому это? — вспомнив, что названное лекарство принимала жена, спросил Никаноров-младший. — Его Марина принимала.

— Мало что Марина. На ней свет клином не сошелся. Теперь и у матери ноги отказывают. Походила на своем веку. Пятерых вас вырастила.

— Раз надо — достанем.

Через три дня, обеспечив отца всем необходимым, Никаноров повез его в деревню на своей машине, чтоб увидеть заодно и мать.

В день отъезда отца позвонил Угрюмов и сказал, что на директора «Красного вулкана» т. Никанорова поступила еще жалоба. В ней говорится, что весь материал на хозяйственные постройки в саду куплен по оптовой цене. Давно это было. Но все равно начнут ворошить. Все одно к одному. И действительно, радость и беда — сестры. Отец приезжал — радость. И еще какая! Завод второй месяц подряд выполнил программу — это уже больше, чем радость. А с другой стороны, какие последствия будут после третьей жалобы? Как мне вести себя? Ведь один выговор уже есть. А теперь — опять жалоба, не анонимка. Сейчас жалобщики в большом почете. Как они наловчились из мухи слона делать. И пишут, пишут, а органы раскручивают. И не просто раскручивают, но с пристрастием, скрупулезно, словно стараются врага народа выявить. И не иначе. Куда же мы идем? Слов нет, бороться с расхитителями, хапугами, спекулянтами и взяточниками надо, но нельзя же всех под одну гребенку. Видимо, кто-то перегибает. И крепко. То, что сказал Ивашин, не укладывается ни в какие рамки. — Никанорова кинуло в жар от воспоминаний о последней встрече с первым секретарем райкома партии подшефного района. Вместе с ним проехали на дорогу, которую строил завод. Остановившись на утрамбованном пятачке, они говорили о том, как работает Куманеев, как нехорошо с ним получилось. Они были одни: люди, присланные на строительство, обедали, собравшись в стороне, около голубоватого, с белыми занавесками, вагончика, а машина первого секретаря, на которой приехали, стояла вдалеке. Посмотрев на директора завода, Ивашин сказал: «У нас опять начинается очередной перегиб. Приходит ко мне недавно начальник милиции и говорит: «Нам дано официальное поручение установить наблюдение за руководителями, за всеми». «Я понял, откуда это идет. И про себя тут же решил доложить первому секретарю обкома партии, а может быть, и ЦК. И отвечаю начальнику милиции: «Только попробуй мне понаблюдать. Я так понаблюдаю, что всякое желание пропадет. Если хоть один шаг будет сделан, сразу вынесем вопрос на бюро. И можно не сомневаться — исключим из партии единогласно. Ты подумай сам, своей кудлатой надплечницей, на кого твой шеф замахивается?!» Теперь, думал Никаноров, органы могут и на меня выйти, если их поставят в известность. А всего жалоба. От того, кого за пьянство уволил. Но сколько хлопот принесет она, сколько нервов придется потратить, неизвестно. Пока трудно сказать, как все повернется. Видимо, следует поставить в известность первого секретаря райкома партии, председателя райисполкома. А там видно будет. Однако все эти напасти не могли вывести Никанорова из того приподнятого душевного состояния, в котором он находился после телефонного разговора с главным технологом завода Пармутовым, сообщившим ему куда более значительную весть: первая партия инструмента, вулкановского инструмента, изготовлена. Он уже поставлен на импортное оборудование — и теперь все станки работают. Теперь завод выполнит программу и в следующем месяце. А затем все дела свои закрепим вводом АПР. И уж там, где-то перед новым годом, можно будет попроситься в отпуск. Если все образуется с борсталями. Неужели придется одному? А где же Марина? Что мне делать? Женатый холостяк. Даже фильм есть под таким названием. А мне что до фильма? Теперь получу, наверное, еще строгий выговор с занесением. С занесением или без — какая разница. Пусть наказывают, лишь бы завод выполнял план.