Валентин Крючков - На крутом переломе

Дверь бесшумно открылась и от первого секретаря вышел Угрюмов, раскрасневшийся, с толстой, темно-коричневого цвета папкой под мышкой. Он снял очки, поздоровался.

«Старый знакомый опередил. Наверное, про драку выяснял подробности», пожимая руку, подумал Никаноров и тут же прошел в кабинет первого.

Не выходя из-за стола, Каранатов, кивком головы ответив на приветствие, молча показал на стул.

— Рассказывайте все начистоту. Я слушаю.

— О чем, Михаил Михайлович?

— Вы удивляете меня, Тимофей Александрович! Столько всего натворили, а говорите нечем поделиться.

— Я не на исповедь пришел. Видимо, для какого-то серьезного разговора.

— Сидячую забастовку инвалидов считаете несерьезной? О ней дали сообщения не только ведущие газеты страны. Зарубежные средства информации тоже не обошли вниманием. — Каранатов повысил голос: — Как же вы дошли до такого? Может, гордитесь? Ведь на весь мир прославились. Такая политическая близорукость!

— Это больше к Бухтарову и Полянину относится. Они голосовали против отчисления. Большинство-то в два голоса.

— Согласен. Я с ними уже беседовал. Полянину, думаю, не будете возражать, предложил на пенсию, Бухтарову объявил выговор на бюро. А что с директором делать?

— Вам виднее.

— За вами, Тимофей Александрович, и грехов больше. Одна драка чего стоит.

— Это несерьезное дело.

— Вы что, драку с кандидатом в депутаты тоже считаете несерьезным делом?

— Как на нее смотреть.

— Будем с партийных позиций смотреть. И не иначе.

— Что партии делать больше нечего? Милиция уже разобралась. Как мне сказал инспектор дознания, по данному конфликту в возбуждении уголовного дела Широкину отказано. Статья пятая, пункт второй уголовно-процессуального кодекса РСФСР.

— Я не юрист. Что это значит? — Каранатов щелкнул зажигалкой.

— Отсутствие состава преступления. Криминала нет. Постановление утверждено начальником райотдела милиции и согласовано с прокурором. Если кандидата в народные депутаты Широкина это не устраивает, он может обратиться в народный суд. В порядке частного определения. Но ему тоже ни к чему шумиха. Он мне звонил. И мы договорились, что претензий друг к другу не имеем.

— Зато у нас есть к вам претензии. — Каранатов встал из-за стола, прошелся по кабинету.

— Интересно, какие?

— Во всяком случае немалые. — Каранатов хитро улыбнулся и про себя подумал: «Посмотрим, как ты закрутишься, когда спрошу, что у тебя с Ольгой?» И вслух сразу начал именно об этом. — Поскольку ваши интимные отношения с Ольгой были давно известны моему шоферу, а теперь и широкому кругу избирателей, общественности, что вы скажете, Тимофей Александрович, о своем поведении?

— Я вам ничего не скажу. Это мое личное дело.

— И наше тоже.

— Если райкому делать нечего и интересно покопаться в постельном белье, пожалуйста, разбирайтесь. Ворошите. Аппарат у вас есть. И немалый.

— Разберемся. И поворошим, если на пользу дела. — Каранатов подумал с сожалением: он мне никаких тайн, конечно, не откроет. Глупо на это рассчитывать. Спросим за все на бюро. На бюро и всыпем ему на полную катушку. А сейчас проведем разведку боем. И предложим про Кудрина. Может, выйдет? Выйдет, куда ему деваться. Взвесив еще раз задуманное, он продолжил: — Да, Тимофей Александрович, мы не постесняемся и поворошить. Но можно по-разному подойти к этому. Все мы люди, все мы человеки. Ведь можно на полную все раскрутить. А можно, как Полянина и Бухтарова, выговором отметить. И больше никаких формулировок.

— Вы что — запугать меня решили? — понимая куда клонит Каранатов. — Дескать, не соответствую занимаемой должности?

— Да, и это в нашем арсенале. Но мы знаем ваше желание — быть полезным заводу, постоянно удерживать его на хорошем счету. И пойду вам навстречу. Переговорю с каждым членом бюро. Все образуется. Вы согласны?

Никаноров сразу отвечать не торопился. Однако, думал он, этот Каранатов — хитрая лиса. Видимо, давно все знал про Ольгу и так же давно все варианты обдумал, согласовал. Действительно, как повернуть, а то можно с треском и вылететь. Еще строгий за анонимки не сняли, а тут опять строгачом пахнет. Перебор получается. Можно и завод потерять. Придется идти на компромисс. Сейчас на прощание про Кудрина попросит. Вслух сказал:

— Все и в самом деле так переплелось. Возражать у меня нет оснований.

— Я тоже так думаю, — Каранатов облегченно вздохнул. — Будем считать, что наша беседа прошла в теплой сердечной обстановке и взаимопонимании. Теперь и у меня к вам просьба. Он замолчал, отыскивая зажигалку, неторопливо порылся в бумагах, потом нашел ее, щелкнул несколько раз и с наслаждением закурил, думая. «Вдруг Никаноров не согласится — взбрыкнет? Бывает с ним такое. С парткома уходил. Правда, сейчас другая обстановка. Не должен бы. Ведь загнан в угол. А с другой стороны, живет заводом. Ради этого пойдет на все. В крайнем случае потом расквитаемся: до бюро недолго остается. Так или иначе всыпем ему за все. Там компромиссов не будет. Тоже мне умник выискался». И вслух высказал свою просьбу: — Считаю, надо восстановить справедливость, а именно: перевести Кудрина в заместители начальника цеха.

— Это невозможно! — возмутился Никаноров.

— Хватит, Тимофей Александрович, строить из себя праведника. Иметь любовницу возможно, восстановить справедливость тем более. Когда-то вам сошло, но теперь и не думайте об этом. На одной из встреч с избирателями против вашей кандидатуры выступит мой шофер — двоюродный брат Кудрина, и подробно расскажет о ваших неприглядных похождениях. Листовки — одно дело. А когда живой свидетель — другое.

— Я к ней уже не хожу.

— Зато встречаетесь в другом месте!

— Мы нигде не встречаемся.

— Это неправда! — Каранатов повысил голос и в упор посмотрел на собеседника.

— А зачем мне врать? — Никаноров понял, что попал в хитро поставленную ловушку и выбраться из нее ему не удастся.

— Однако врете, Тимофей Александрович. Вы несколько раз встречались с Ольгой в доме отдыха. С символическим названием «Золотая осень». Ваше положение мне понятно: столько времени жить без жены.

— Я все, как и положено, оформлю с Ольгой. По закону. Вот подожду немного. Вдруг что о Марине прояснится?

— Это ваше полное право. Но с Кудриным решайте, не откладывая. Иначе мне придется браться за дело безо всяких компромиссов. Я и так с вами слишком либеральничаю. А играть в кошки-мышки здесь не пристало. Договорились?

Никаноров задумался. Ведь если брать по большому счету, могут и строгий, еще один, тоже с занесением дать. Могут. А позволят ли с двумя строгими быть директором? Очень сомнительно. И как ни крутись, как ни сопротивляйся, могут и кресла лишить. Сам ладно. Завод жалко. Опять начнет кувыркаться. Могут и из партии исключить. Что же делать? Выходит, шофер сказал Каранатову давно. Но он не торопился придавать услышанное огласке. И сейчас, вроде, не приказывает, а просит. Просит, ли? Это и есть игра в либерализм, в кошки-мышки. И Каранатов прав, рассчитывая, что я не откажу ему в просьбе. Даже зная о моих встречах с Ольгой, он не противился выдвижению меня кандидатом в народные депутаты. Это, конечно, немало. Да и смена Кудрина теперь в числе передовых. Роман Андреевич даже посвежел. Интересно, как сложилась судьба его дочери — Любы? Надо будет спросить при случае. А куда же его заместителем? К кому? А если к Фанфаронову. Неплохо. Двух медведей, как говорится, сунем в одну берлогу. Если жить захотят — сработаются. Их дело. Лишь бы польза была. Пользу из этого тандема мы извлечем. И она будет. Придя к такому решению и не высказав его Каранатову, Никаноров спокойно ответил: