Валентин Крючков - На крутом переломе

Задами ехать, хотя колеи там несколько меньше, чем на главной улице, было все-таки не безопасно. Раскисший, разжиженный чернозем, от ливших неделями дождей, стал скользким, как сало. Он и поблескивал, как сало. В одном месте, за проулком, ведущим в село, колеи на дороге почти не было, и шофер, опытный, исколесивший весь район, немного прибавил, хотя видел, что впереди нужно было совсем немного повернуть влево, — и тут же машину боком пронесло по черному салу, потом она ударилась об укатанный выступ, объехать который хотел водитель, — и перевернулась.

Никанорову повезло — отделался легким ушибом: ободрал руку и набил шишку на голове. Председателю райисполкома Кленову стеклом разрезало щеку… Вот что значит семь километров асфальтированных дорог на сто гектаров сельхозугодий.

Когда Никаноров рассказал об этом случае, отец поддержал его.

— Да и неученым понятно: без дороги — никуда! Сельскому человеку — одно мученье. — Никаноров-старший говорил охотно. — Машина, она, конечно, хорошо. Но в наших условиях не вырабатывает половину того, что может. Как чуть хлынет дождь, — глядишь сидит по дверцу в грязи. Трактором еле вытянут. От дороги одно название остается. Лишь лошадка по ней пройти может. Не одна, конечно, но и с грузом. К лошадкам надо побережливее, полюбовнее. Жаль, разведением их совсем не занимаются. На них нынче смотрят, как на прошлое. В колхозе у нас — пятнадцать голов. А в области, мне зоотехник сказывал, поголовье лошадей ежегодно уменьшается на тысячу. Этак пойдет дело и лошадь скоро в Красную книгу запишем. Какое неуважение к умнейшей животине. Ведь лошадь — это тебе и продовольственная программа, и красота, и тягловая сила. Надо ее возрождать. И не откладывая. Мы все больше про наши, деревенские дела. А как в городе свои проблемы решают? В настоящее время про атомную станцию много говорят. Демонстрация, сказывают, проходила?

— Да, была и демонстрация, — подтвердил Пальцев. — На стадионе. Я сам присутствовал. Возле главной трибуны тысяч пять, наверное, было. Сказали, что не позволят пустить атомную станцию. Грудью встанут. Палатки вокруг раскинут. Это похлеще будет, чем в Гринэм-Коммон.

— Много, поди, денег в нее вбухали?

— Много. Но не все деньгами измеряется. Одна женщина вышла и говорит. «Я — мать семерых детей. Хочу, чтоб их жизнь была без страха, что от радиации могут погибнуть. Надо перепрофилировать станцию. Или не пускать совсем. Мы понимаем: это для государства накладно. Оно понесло большие затраты. Народ поможет вернуть эти затраты. Но, дорогие товарищи, наши партийные и советские руководители, если случится, как в Чернобыле, кто нас вернет?! Я знаю, в городе открывается счет для погашения затрат. Внесу все свои сбережения. Вот моя книжка. Ничего не жаль. Лишь бы дети наши могли жить спокойно. Это хуже войны — каждый день жить в постоянном страхе! За что нам такая пытка? Я вас, руководители области и страны, спрашиваю? Одумайтесь!»

Пальцев, закончив пересказ речи, на некоторое время замолчал, а потом добавил:

— Если бы вы видели и слышали, как этой женщине хлопали! Я тоже.

— Ну, а руководство города, области, как реагирует на все происходящее?

— Оно стало убеждать, что будут приняты меры предосторожности. Люди освистали их. И потребовали пригласить представителей или комиссию МАГАТЭ.

— Ну а конкретно, что руководство области предпринимает, какой позиции оно придерживается, — не отступал Никаноров-старший.

— Как мне известно, — отвечал Пальцев, — руководство области письмо в Совет Министров СССР отправило. Учитывая протест жителей, просит рассмотреть вопрос о перепрофилировании АСТ. Не знаю, что из этого выйдет. Второе. Прислать экспертную комиссию, чтобы выяснить готовность к пуску, надежность и безопасность. Третье. Определить перечень возможного строительства в зоне станции. Дело в том, что генеральной схемой развитие города предусмотрено в направлении атомной станции. После событий в Чернобыле, эти просьбы, по крайней мере, звучат странно. Уже сейчас областной центр с его полуторамиллионным населением и еще три города входят в опасную зону. Спрашивается: зачем строить еще и что строить? Это же несерьезно?! Говорят, было письмо другой редакции, но его председатель облисполкома подписать отказался. Надо теперь выступать и мне. Пора. Я обещал некоторым товарищам. Ведь город на великой реке России. Случись какая беда — Волгу не обвалуешь, как Припять. А какая будет акватория: Волга — Каспийское море! Уму непостижимо, что нас ожидает в будущем. Об этом в области и в правительстве почему-то не хотят думать. Или думают не в том направлении. У них один аргумент: дескать, в скором времени будет энергетическое голодание. По мне, лучше от холода спасаться, — все-таки есть надежда живым остаться, — чем разлагаться и медленно умирать от радиации. Ведь самое-то главное в том, что по строительству АСТ было принято решение правительства. Об отмене строительства должно быть такое же решение. А его нет! Об этом надо говорить. Во весь голос. И мы будем говорить. Поймут. Рабочий класс в городе с большими революционными традициями. Решающим будет его слово.

Никаноров-старший потянулся было за кисетом, но увидев осуждающий взгляд жены, остановился и сказал:

— Да, все правильно. Если рабочий класс подымет голову — атомная станция не устоит. Дело очень серьезное. Главные события, выходит, еще впереди.

— Да, впереди, — подтвердил Пальцев. — И в том, что они будут, — можно не сомневаться. Я сам, в случае чего, пойду в первых рядах демонстрантов. И репортаж дам на весь Союз.

Пальцева слушали все с большим интересом и молча. Видимо, устав, он взял кувшин с холодным квасом, налил и с жадностью выпил. Выждав, когда вытрет губы, Никаноров-старший сразу задал новый вопрос.

— А что там насчет метро? Говорят, палатки на площади ставили? — поинтересовался он.

— Было, отец, и такое, — ответил Пальцев. — Я встречался с ними. Решительные ребята. Готовы на все. Этим и взяли. Одного и вы знаете. Хорошо знаете.

— Не может быть?! — удивился Никаноров-старший.

— Вадим Никаноров. Непосредственный участник всех событий. Даже в милиции побывал.

— А почему до палаток дошло?

— Вопрос нелегкий. И не один. Во-первых. Зачем строить станцию метро на площади «Буревестника революции»? Если строить, значит рубить реликтовые деревья. Ломать и нарушать сложившийся архитектурный облик площади. Разве нельзя было предусмотреть строительство станции на Ямской или на улице Пешкова, где она пересекается с Черноморской? Можно. Но не захотели отцы города и области. Ссылаются, что там нет большого пассажиропотока. Может, это и верно. Но нельзя забывать, что интенсивностью этого потока можно управлять. Они всех объявляют дилетантами и только себя правыми и компетентными. Во-вторых. Жители города выдвинули настоятельное требование — прокладывать трассу метро в Нагорной части только методом глубокого заложения. Отцы города и области, конечно, опять ни в какую.