Валентин Крючков - На крутом переломе

В это же время, ожидая их, действительно занервничали родители.

— Чтой-то долго не едут. Пойду-ка, мать, встречу. По времени вот-вот должны появиться. Не разминемся! Я с ними и подъеду.

Никаноров-старший суетливо вышел на улицу, важно пошагал, пуская густые клубы дыма и сплевывая махорку. Предупрежденный телефонным звонком от сына, к приезду гостей он готовился изо всех сил, хотел, чтоб все получилось наилучше. Пусть знают наших, и уверенно вышагивал по центральной улице села, со всеми охотно здороваясь и с гордостью поясняя, что идет встречать сына, который, на своей машине, должен подъехать с минуты на минуту.

Рассказывая, он и не заметил, как неслышно появилась машина. Осторожно притормаживая, чтоб не поднять столб пыли, она остановилась возле толпы. Потом, немного погодя, раскрылась дверка и, полный радостных чувств Никаноров-старший нырнул в кабину, на переднее, рядом с сыном сиденье, поздоровался со спутником. Расспросил, как доехали и почему задержались, сказал, что дома к их встрече все готово.

Когда прошли в избу, Никаноров про себя отметил, что после гибели Бориса отец сдал, даже ростом меньше стал. Он уже не выделялся рядом с матерью так, как это было раньше. Ну, а мать, — та согнулась еще больше.

Оглядывая ухоженную комнату, Пальцев обратил внимание на фотографии, выполненные профессионалом, которые занимали почти всю стену.

— Какой мощный парень! Какая фигура! Красавец! Это не вы ли в молодости? — обратился он к Никанорову-старшему.

— Похож. Это верно. Но не я. Это внук мой — Борис Тимофеевич Никаноров. Мастер спорта. По боксу.

— Ваш сын, Тимофей Александрович?

— Да.

— Где он сейчас? Служит в армии или отрабатывает по направлению?

— Погиб. В Афганистане.

— Извините, не знал. Такое несчастье, — Пальцев посмотрел на Никаноровых, искренне сожалея о постигшем их горе.

Наступило молчание.

Видя, что встреча приняла не тот оборот и уходила от намеченного плана, Никаноров-старший предложил:

— Думаю, с дорожки не грех попариться. Баньку я подготовил.

— Баня — это неплохо! — согласился Пальцев. — Но, прежде всего, о деле. Хочу своими глазами увидеть. Такой характер. Как, Александр Тимофеевич, просьба моя?

— И сумневаться нечего. Все в наилучшем виде. Пойдемте, покажу.

— С удовольствием. Не зря говорят, лучше один раз увидеть, чем несколько услышать.

Вскоре они вернулись, и Никаноров, говоривший с матерью о Марине, и о том, почему не приехал Вадим, увидел, как на лице Пальцева появилась и не сходила благостная улыбка.

— Хорош медок! Ничего не скажешь. А душистый — словно все запахи трав с поля собрал. Банку откроешь — отходить не хочется. Шеф доволен будет.

— Мед-медом, а теперь пора в баню. — Никаноров-старший повел всех за собой.

Часа через два, распаренные, посвежевшие сидели за большим столом в самой главной для гостей комнате и ужинали.

— Грибки ешьте. Картошку мать постаралась нажарить. Как-то по-своему. Со сметаной. Очень вкусно. Умелица. Мед со свежими огурцами. Тоже вкусно, — угощал Никаноров-старший. — Вы не стесняйтесь и не бойтесь. Здесь все натуральное. Свое, без нитратов. Мясо, масло, сметана, яйца, картошка. Хотя мы вдвоем живем, и годы уже не те, а коровку держим. Да овец около дюжины. Курочек десятка два.

— Это прекрасно! — Пальцев все больше и больше влюблялся в отца Никанорова, где-то втайне решив про него написать. Наглядный пример. Особенно для молодежи. Да и остальным тоже. — А вслух сказал: — Не понимаю, как жить в деревне и не держать ни одной головы скота и птицы? Ведь в этом вся сила хозяйства, его выживаемость. У меня отец и мать тоже живут в деревне и хозяйство ведут большое. Не я им, а они мне помогают. Мяском, маслом, картошкой. Да государству сдают. Крепко стоят на земле.

— А как же! — согласился Никаноров-старший. — Без живности ты и не крестьянин. Не настоящий. Именно с буренкой и куренками он сильнее. Случись что, не только себя прокормит. Это как дважды два. А вот на тебе — бегут люди из деревни. Как раньше напугали — до сих пор испуг не проходит. Сейчас, по идее, в деревню бежать надо. Главный вопрос жизни здесь решается.

Пальцев впервые беседовал с отцом Никанорова, и он у него сразу вызвал большой интерес: простотой общения, житейской мудростью и хваткой, меткостью суждений. Он не менее велик, чем сын, — подумал Пальцев. — Вот тебе тема для очерка. А мы идем к начальству, спрашиваем, о ком написать. Словно сами человека не можем найти. Обязательно надо написать о нем. Обязательно. Как-нибудь приеду и останусь у них денька на два-три. Так, пожалуй, и сделаю. А вслух поинтересовался:

— Александр Тимофеевич, вы Продовольственную программу имеете в виду?

— Ее самую. А как решать эту программу? С людьми худо стало. Говорим, дескать, больше техники в село надо. А техника без дорог — не техника. Отдача не та. На кобыле и то сподручней. Нагрузи на нее, но полмеры, она по любой дороге попрет бедная. Половину силы на груз, другую — на бездорожье. Наше Нечерноземное. Слыхивал, будто дорог много строить будут? Так аль не так?

— Да, Александр Тимофеевич, много. Столько, сколько еще не строили никогда. Двенадцать тысяч километров, — пояснил Пальцев. — В истории области такого не бывало. Область, как и вся страна, за исключением, пожалуй, Прибалтики, всю жизнь бездорожьем страдает.

— А что в Прибалтике? Лучше разве?

— Там на сто гектаров сельхозугодий приходится пятьдесят шесть километров асфальтированных дорог. А в области этот показатель всего-навсего семь километров. В Прибалтике урожаи, культура производства гораздо выше. Далеко нам до Прибалтики. Кстати, по рекомендациям ученых на сто гектаров надо иметь 52—54 километра дорог. С твердым покрытием.

Никаноров вспомнил, как они приехали в родное село Кленова, и вынуждены были остановиться на его окраине, перед колхозными постройками, где заканчивалась асфальтированная дорога. «Дальше, пояснял председатель колхоза Кленову, не бывавшему на малой родине около десятка лет, проехать, даже на „уазике“, невозможно». — «А я в сапогах пойду, — показал их Кленов. — Новые. Недавно специально для поездки по селам купил». — «И в сапогах не пройдете. Поедем задами. Может, удастся», — пояснил глава колхоза.

Когда проезжали главную улицу села, внимание всех привлекли огромные колеи взбитого, как сметана, чернозема. В этих колеях, наверное, мог убраться человек среднего роста. А по краям — застывшая жижа: буграми, полянами, комьями. Если встанешь в эту обильно политую природой и взбитую, перемешанную техникой жижу, — ноги не вытащишь. Поэтому люди задами, огородами пробирались к своим домам, к огню, к нерадостной сельской жизни.