Валентин Крючков - На крутом переломе

— Успокойся, Вадим! — перебил Никаноров. — Все гораздо сложнее, чем ты представляешь. Оценки еще будут даны. Конечно, нелегко слышать такое.

— А в Средней Азии? Словно другое государство. Взяточничество, коррупция. Люди миллиардами ворочали. Гаремы имели. Свою милицию! Как это понимать? Папа?

Вспомнив этот разговор с сыном, Никаноров задумался. И в самом деле, тогда нечего было и возразить Вадиму. Из раздумий вывел стук в дверь и громкий голос Пальцева.

— Добрый день, Тимофей Александрович! О чем задумался?

— Разве проблем мало? Да и вы заставляете. Газеты словно соревнуются на лучший изобличающий материал. В период перестройки журналисты на первой линии. Про Узбекистан читали? Я тоже. Вадим припер меня к стене. Это, говорит, разве в социалистическом обществе? Ответить нечем. Да и у самого в голове не укладывается.

— Да, — согласился Пальцев, — жутковатая картина. Там и жить страшно. Кстати, наверное, пора на митинг?

— Да, Перьев уже докладывал, что агробригада для отправки готова.

— Вторая, значит.

— Вторая. Фотокорреспонденты, телевизионщики уже работают. Сценарий краток. Открываю я. Предоставляю слово председателю колхоза, потом говорит бригадир — Иван Перьев. Затем музыка, марш. И колонна пошла своим ходом на село.

— Правильно сделали, что меня послушались. И пригласили всех корреспондентов. А то дело нужное, а о нем никто не знает.

— Главное, чтоб прок был. А он есть. Район наш, подшефный, в том году уборку первым закончил. И практически без потерь. Нас и первый секретарь обкома поддержал. Вроде, и не афишировали мы, а прослышали. Сам приезжал. И просил, чтоб по этому образцу создать бригаду газовщиков.

— Добре, Тимофей Александрович. Пошли.

Митинг отличался организованностью.

У микрофона — председатель колхоза Мячин. Говорит — и слеза на глазах.

— Дорогие товарищи! Меня до боли в сердце растрогало понимание горожанами, т. е. вулкановцами, наших сельских дел. Проблем у нас, сами знаете, много. В хозяйствах района остро не хватает механизаторов. Доярок. Боимся, что скоро доить придется по наряду. Сейчас у нас наступают горячие дни. И вы хорошо придумали — колонну селу! Это прекрасно. Меня даже гордость одолевает за своих шефов. Заводов много в области, но никто еще до такого не додумался. Спасибо вам за это. Вы к решению Продовольственной программы подошли нестандартно. Скажу еще об одном. Нам нравится и ваше требование: не разъединять колонну. По опыту прошлого года я вижу в этом большой резон: уберем в одном хозяйстве — сразу переправим в другое. Спасибо вам! Наше крестьянское спасибо! Раньше мы питали город людьми, теперь — вы нас. Пусть и таким образом. Мне думается, по вашему пути в скором времени пойдут в остальные. Не только в области, но по всей стране. Неплохо, если бы это коснулось армии. С Богом, дорогие товарищи!

Вскоре зазвучала музыка, ворота раскрылись и колонна вулкановцев, возглавляемая Перьевым, тронулась.

Никаноров и Пальцев, перед дорогой, вернулись в кабинет. Пока директор рассматривал почту, Пальцев, не переставая курить, готовил материал в газету.

— А насчет армии Мячин недурственно придумал. Чем шагистикой заниматься, лучше на поля прийти. Может, не совсем все так просто, но в этом что-то есть. От вас можно позвонить?

— Конечно.

— Мысли этого председателя неплохие, — рассуждал, набирая номер, Пальцев. — У вашей агробригады — большие крылья. Поэтому солидную статью, с рассуждениями, с итогами, напишу в конце уборочной. Договорились?

— Договорились.

— Ну, и ладненько. Нам надо поторопиться. Ведь до вашего отца за час не доберешься? А завтра мы должны вернуться. Крепенькими и здоровенькими. Завтра и пароход приплывает. На нем отдыхает главный редактор нашей газеты. Ему за семьдесят, но мы с ним в дружеских отношениях. Однажды он крепко выручил меня. Да что там выручил — спас меня и мою карьеру. Пока не могу говорить об этом. Обязан ему. И ежегодно встречаю его здесь, на великой реке России. Теперь вы поняли, куда столь меду? То-то.

Когда сели в машину, Пальцев, улыбаясь, сказал:

— Посмотрим, как директор управляет личной машиной. Заводом, вроде, получается.

Проехали, наверное, минут двадцать, и Никаноров, освоившись с новой ролью и чтобы скоротать время, решил завести разговор:

— Давно хотел спросить, что там, в Юркамасе? Вы же очевидец событий? Время у нас есть. Если не трудно — расскажите.

— Можно и рассказать, — согласился Пальцев. Он приоткрыл окно и закурил. — А произошло там следующее. При входе грузового поезда на станцию взорвались три вагона. Оказывается, они были со взрывчаткой. Разрушено двести пятьдесят метров железнодорожных путей, много домов, погибло около ста человек. А вот размеры воронки: глубина — двадцать шесть, ширина — за пятьдесят метров.

— Рвануло!

— Да, мощно. Горком и горисполком находятся за два километра, но и там повылетали стекла. Конечно, ущерб немалый. Семьсот человек остались без жилья.

— А что у вас произошло с зампредом? Читал отчет об этом. Но там маловато фактуры.

— Я приехал на место событий первым. Имея в виду корреспондентов. Говорю с одним из руководителей области. Вдруг к нам подлетает невысокого роста, сутуловатый гражданин. И вихрем на меня: «Вы кто?» — «А вы?» — «Я заместитель председателя Совета Министров. Председатель правительственной комиссии». — «А я корреспондент газеты ЦК». Вот тут он и взвился. И все я, я! «Никаких корреспондентов я не приглашал! Никакой информации без моего разрешения не получите. Когда надо — я позову. Все! Не мешайте работать!» И ушел, забрав с собой всю свиту. Ну, думаю, отхлестал. А мне материал нужен. Иду за свитой. Прикидываю, о чем писать? Вошли в здание горкома. Потом в кабинет первого секретаря. Все расселись. Встаю и спрашиваю: «Мне можно присутствовать?» Он опять на меня: «Не мельтешите перед глазами, не собирайте жареные факты, корреспондентов сюда я не звал!»

— Это, — Никаноров на мгновенье посмотрел на Пальцева, — как по щекам нахлестал. Да при всех! Грубовато он, безусловно.

— Конечно, обидно было. Но я ушел. А что мне оставалось делать? Потом поговорил с одним замминистра, с другим — материал вырисовывался. Когда закончил его, решил, что самый последний абзац надо посвятить ему, чтоб не кичился положением.

— Я помню его, — сказал Никаноров. — Это вы, конечно, смело. И аудитория побольше, чем в Юркамасе. Миллионы.

— У меня газета есть, Пальцев раскрыл дипломат и протянул ее Никанорову.

— «В период гласности и перестройки такое поведение руководителя столь высокого ранга вызывает удивление». Ну что ж, — закончив читать, заговорил Никаноров, — отменно! В вашей корреспонденции из Юркамаса последний абзац самый главный. Поведение Бадейникова чем-то напоминает чиновника из сталинской эпохи. Божок, которому доступно все. В том числе и оскорбление личности. Хотя, если откровенно, он себя еще ничем не показал. Зато хамства много. А говорил о демократии. Если нет простого, человеческого такта, то о какой демократии может быть речь?