Валентин Крючков - На крутом переломе

Пальцев согласно кивнул и спросил:

— Скоро что ли доедем?

— Через двадцать — тридцать минут. Спать клонит?

— Да нет. Устал ездить. Все дни на колесах. Вот уж провожу шефа — отдохну. Он, оказывается, печень больную медом лечит. Каждый день пьет на ночь ложку меда с теплой водой. Или теплым молоком. Говорит, что меду обязан тем, что может в свои семьдесят есть почти все. И выпить немного. Эх, сейчас бы попариться, да пивка холодного.

— Скоро попаримся, — успокоил Никаноров. — Насчет пива не знаю, как. А вот квасок и медовуха будут.

Пальцев посмотрел на часы, потом спросил:

— А что, вы и вправду с претендентом в кандидаты подрались? Из-за чего?

— Откуда Вы узнали?

— В горкоме был. Секретарь по промышленности рассказал.

Никаноров теперь понял, что Угрюмов приходил к Каранатову именно по поводу драки. Значит, они что-то замышляют. Может, рассказать Пальцеву и попросить его помощи? Нет, просить ни о чем не буду. А рассказать расскажу, но в общих чертах. Детали ему ни к чему.

— Все просто. Широкин, такой же как и я, кандидат в народные депутаты, каким-то образом узнал, что от меня ушла жена. И я завел любовницу.

— Ту самую, что в «Золотой осени» была? — Пальцев хитровато улыбнулся, мол, меня не проведешь. — Она красивая. Можно позавидовать.

— Ее самую. Так вот. Широкин очень хочет стать народным депутатом. Он заказывал три молебна.

— Неужели?

— Да, в борьбе за голоса он обратился за помощью к церкви. И посетил ее. Три раза в трех церквах служили молебны. Теперь все верующие, а их в городе немало, считай, его сторонники. Но ему и этого показалось недостаточно. Он решил использовать и факты моей биографии. Напечатал листовки. А потом, с группой поддержки, стал расклеивать их по району. Мне позвонили. Я подумал и решил тоже собрать своих доверенных.

— А кто ваши доверенные?

— Зарубин, начальник пружинного цеха. Исаков, Осипов, Перьев. Пристал к нам и Вадим, сын мой. Приехали мы в тот квартал. Смотрим: люди с ведерками, с банками, с кисточками и пачками листовок. Один — мажут, другие — клеят. В каждом подъезде своя группа. Руководит Широкин. Зарубин попросил у одного пару-тройку листовок, подал и мне. Она довольно-таки большая. — Никаноров вынул из бардачка листовку и протянул Пальцеву. — Почитайте.

Пальцев приоткрыл побольше окно, выбросил окурок и стал читать вслух.

«Уважаемые избиратели! Голосуйте за Широкина! Это настоящий представитель народа. Это — сам народ. Рядовой инженер. Беспартийный. Противник строительства атомной станции. Противник затопления водохранилища. Сторонник ликвидации КГБ. Живет в одной комнатенке в общежитии. Отец двоих детей. Только он может по-настоящему отстаивать интересы народа в Верховном Совете Союза. Его главный соперник — Никаноров. Директор промышленного гиганта. Ярый представитель командно-административного стиля. Коммунист. Противник всех демократических начал, уволил и снял с различных постов около ста человек. К тому же, безнравственный, опустившийся человек. Судите сами. Он выжил из семьи жену. Сделал жизнь ее невыносимой. И она, тяжело, неизлечимо больная женщина, была вынуждена уйти от него! А мы говорим о милосердии. В то же время, обладая крепким от природы здоровьем, Никаноров не смог долго жить без женщины. Он завел себе молодую любовницу. Возит ее на своей „Волге“ по живописным местам нашего региона. Спрашивается: может ли такой человек быть народным депутатом??? Его место на скамье общественного мнения. За все он должен ответить. И мы надеемся, что ответит. Ведь на него постоянно пишут жалобы. В горкоме партии ему объявлен строгий выговор с занесением. Это же не орден. Думаем, этим дело не должно ограничиться.

Дорогие избиратели! Все, как один, голосуйте за Широкина! Примерного семьянина. Отца двоих детей. Противника атомной станции и КГБ. Это человек новой формации. Человек из народа! Самый достойный его представитель». Оргкомитет.

Закончив чтение, Пальцев сложил листовку, сунул ее в карман, посмотрел на Никанорова, качая головой.

— Здорово они вас. Не позавидуешь. А что было дальше? Как все произошло?

— Когда я прочитал листовку, то почувствовал, что жарко стало. Смотрю — в подъезде стоит Широкин. Подошел к нему и говорю: «Послушайте, человек из народа! Прекратите свою мазню!» — «Но вы же не станете отрицать, что все это неправда? » — Он держал в руках солидную пачку листовок и литровую банку с клеем. «Правильно говорите, гражданин Широкин, — вмешался в наш диалог Зарубин. — Он не станет. Зато я стану!» — «Каким образом?» — «А вот таким!» Зарубин вырвал листовки из рук Широкина и бросил в урну. Потом вылил туда клей из банки. А в это же время, когда Вадим срывал с дверей уже наклеенные листовки, — на него накинулись трое: один из них взял его за горло сзади. Я не выдержал. Вступился за сына. Он тоже всыпал тем двоим, которые его держали. И тут ко мне подскочил Широкин. С силой вцепился в лацканы костюма. И понес меня, на чем свет стоит. Аж слюной брызжет. Говорю ему: Вы любите пуговицы рвать? И умело делаете это на своем костюме. Я же вам не позволю. И отшвырнул его к двери. Зарубин тоже с трудом отбивался от двоих. Но листовки все-таки вырвал у них, бросил под ноги, а они били его и облили клеем.

Собралась толпа. Вскоре появилась милиция. Но мы успели уехать. Потом было несколько приглашений в милицию. Допрашивали. Но сейчас следствие по делу прекращено. За отсутствием состава преступления.

— Но мне кажется, — снова закурив, начал Пальцев, — что Каранатов этого так не оставит. В горкоме уже знают. Наверняка, от него.

— Все может быть. Однако он не знает, что я подал заявление в окружную избирательную комиссию.

— Отказался?

— Да, я понял, что мне не до депутатства. Мое назначение — быть директором. А к тому же листовки, анонимки, молебны — мне претит все это.

— У каждого своя цель. И свой путь к ней. На это надо проще смотреть. Мы не привыкли к этому. Все по-новому. Может, и правильно, что отказались.

Пальцев потушил сигарету, посмотрел на часы и закрыл глаза, делая вид, что хочет заснуть, а на самом деле думал: «Вот это материал! И никуда ездить и ходить не надо!» А что я буду говорить Никанорову, когда материал появится в газете? Скажу редакция задание дала. Он сам, как кандидат, интервью дал другому корреспонденту? Пусть не обижается. Сгущать краски не стану. Но самое главное покажу. Да, это будет читабельный материал. Директор, кандидат, любовник, член партии. А что потом? Потом, видимо, не будет.

Оба молчали.

«Почему он сунул листовку в карман? — думал Никаноров. — А спросить, чтоб отдал — неудобно. Скажет, у вас их целый бардачок. Да это его дело. Может, показать кому-то захочет. Мне какое дело. Надо поднажать, а то мы с разговорами совсем скорость потеряли. Да и родители заждались».