Валентин Крючков - На крутом переломе

Каранатов взял пухлую папку, подержал ее на вытянутых руках, поясняя присутствующим:

— Это дело директора «Красного вулкана». — Он взял одну из жалоб и стал читать, четким хорошо поставленным голосом: — «Вы, товарищ секретарь, вдумайтесь, до чего коммунист Никаноров докатился. Больную жену довел до того, что она ушла. Бросила его. Бросила детей. А он и не испугался. Любовницу завел. Ездит с ней по акваториям живописным, да по домам отдыха. А что на выборной кампании отчудил. Один, на всю страну такой выискался: затеял драку со своим противником. Вы, товарищ секретарь, наверное, и сами помните эту скандальную историю. Во многих газетах было писано об этом. Такое редко встречается, чтобы директор избил кандидата в народные депутаты. Далее. Только на „Вулкане“ СТК отказался выделить десять процентов вводимого жилья райисполкому для обеспечения инвалидов войны и семей погибших. Результат — сидячая забастовка хромых, безногих, больных, безруких и прочих инвалидов, ранее работавших на заводе. Опять „Вулкан“ на всю страну прогремел. И куда райком смотрит?»

— Полыхает «Вулкан». Вместе с директором, — бросил кто-то из членов бюро реплику. И ее тут же подхватил Каранатов.

— Вот именно, полыхает. Опять забастовали рабочие цеха номер три. И калибровочный участок. Видите ли, курить нечего. Какие меры принимаете?

— Махорка нужна, а не меры.  — Никанорова почему-то услышанное не удивляло и не волновало. — Рабочие покупают пачку сигарет по три-пять рублей. Куда вы смотрите?

— Вы нас не трогайте. С нас есть кому спросить, — недовольно бросил кто-то из членов бюро.

— Меня тем более.

— А мы вас тронем, — не отступал Каранатов. — Есть за что. Что у вас с Мариной, с Ольгой. Ольга — его любовница. Сейчас она беременна. — Каранатов с удовлетворением от исполненного долга осмотрел членов бюро, при личных беседах этого он им не говорил и теперь с надеждой, и не без оснований, ловил в их глазах поддержку. Потом повторил вопрос: — Так что у вас с Ольгой?

— А вы что, не знаете еще? — Никаноров, улыбаясь, посмотрел на первого секретаря райкома. — С Ольгой нам предстоит отпуск провести. Совместно. Путевки на руках. А потом она родит мне сына. Может, дочь. Не все ли равно. Но я не хочу, чтоб бюро райкома рылось, Михаил Михайлович, в моем постельном белье. Негоже партии заниматься подсмотренным в замочную щель поцелуем.

— А вы подумали, сыну какой пример показываете?  — поинтересовался кто-то.

— Работать по четырнадцать—пятнадцать часов.

— А по атомной станции? Ваш сын входит в инициативную группу. Именно она организовала людей на митинги и собрания, которые проходили на площадях, в скверах, на самой АСТ, — наступал Каранатов. — Ну, допустим, сын молод. Отец, можно сказать умудренный жизненным опытом, а додумался до такого, что во время демонстрации протеста против строительства АСТ шел во главе своего коллектива. Это не укладывается ни в какие рамки! Разве там место директора? Что вы на это скажете? Я думаю, заключил Каранатов, послушаем выводы и предложения комиссии. А потом обменяемся мнениями.

В это время где-то в отдалении громыхнули один за другим три взрыва. В окнах задребезжали стекла. Все повставали. Что такое?

Каранатов, побледнев, взялся было за трубку — хотел позвонить в милицию. Но тут внимание всех привлек Никаноров. Авторов двух взрывов он знал, не знал лишь третьего. Подумал: под этими взрывами рушится один из мощнейших бастионов, возведенных старой командно-административной системой. Если бы не крутой второй секретарь обкома и безответственный академик президент АН СССР, то АСТ на окраине города не строили бы. Это они, вдвоем, при непонятной поддержке других членов бюро, без решения облисполкома об отводе земельного участка и начале строительства АСТ, решили, что для АСТ — эта окраина — лучшее место. Это они вынудили, чтоб произошло три взрыва. Живы ли парни? Надо срочно ехать туда. А как же бюро? Какими будут выводы и предложения комиссии — Никаноров предполагал. Поэтому, не дожидаясь их, он энергично подошел к столу Каранатова.

Взгляды всех устремились на директора. Никаноров твердо и веско сказал:

— Это взорвали атомную станцию. Я не знаю, жив ли мой сын, или погиб под обломками АСТ. Дело в другом. Если он погиб — его смерть целиком на совести секретаря обкома, того самого, что с академиком выбирал место для АСТ. Не знаю, жив ли мой сын, живы ли сыновья других, но я считаю своим долгом заявить, что находиться в рядах партии больше не имею морального права. Не хочу. И не сожалею. Слишком много по ее вине на меня свалилось несчастий. Один сын погиб в Афганистане, другой, возможно, под обломками АСТ.

Никаноров вынул из кармана партийный билет, и положил его Каранатову на стол, заваленный бумагами и газетами, папками с делами, таких же, как Никаноров, людей. А потом повернулся и резко направился к выходу, под удивленными взглядами присутствующих.

Почти бегом он спустился на первый этаж, где возле гардероба, по договоренности, его ожидал Фанфаронов. Взволнованный, он шагнул навстречу Никанорову, поясняя:

— Посмотрите, Тимофей Александрович. — Он показал рукой на стеклянные двери, за которыми виднелись тысячи людей. И с гордостью добавил: — Вулкановцы, вас пришли выручать. Боюсь, как бы чего не вышло.

Никаноров почувствовал, как перехватило горло, но быстро справился с волнением, всмотрелся в людскую массу, охватившую райком со всех сторон. Потом открыл дверь, прошел на самый край парапета, сжал руки и, взмахнув ими над головой, выкрикнул:

— Спасибо, родные, за поддержку. Знал, что вы меня не оставите. Поэтому заявляю: я вышел из партии и до конца своей жизни пойду одной дорогой с народом. С вами. Говорить долго не намерен. Сегодня место мое не здесь. Вы слышали взрывы. Один взрыв сделал мой сын — Вадим, другой — сын Кузьмы Васильевича Фанфаронова — Олег. Сейчас мы поедем туда. Если Вадим погиб, у меня не останется никого. Старший сын сложил голову в Афганистане. Но я не одинок. У меня есть вы. И на пользу родного завода, вам я отдам все свои силы. Спасибо за доверие и поддержку.

Никаноров всмотрелся в первые ряды вулкановцев и увидел Осипова, Лукашина, Пармутова, Зарубина, других, кому был дорог и понятен. В середине толпы, на ее флангах виднелись плакаты: «Райком, хватит быть пугалом!», «Не позволим мордовать директора!», «Долой диктат партии!», «Долой парткомы и райкомы! Вся власть Советам!», «Сигарет и махорки!», «Хлеба и мяса без талонов»!

Вскоре директор и начальник метизного цеха ехали к АСТ.

Машину вел Фанфаронов, сосредоточенный на мыслях о сыне.

Никаноров молча смотрел в окно и тоже беспрестанно думал о том, что же произошло там, на окраине города, в самой АСТ? Пока, кроме дыма, шлейфами тянувшегося в небо, ничего не было видно. В том же направлении — к АСТ мчались машины скорой помощи, пожарные, страшно сигналя. Может, думал Никаноров, не надо было раскрывать тайну про Вадима? Наверное. Но как-то невольно все получилось. Пожалуй, в нынешней обстановке бояться не следует. Ничего Вадиму, как и Олегу, если оба живы, власти не сделают. На них люди будут смотреть, как на героев. И сейчас, когда прилавки магазинов пусты, а продовольствие практически все по талонам, когда водка и табачные изделия в страшнейшем дефиците, и никто не может сказать, когда все это кончится и наступит долгожданное время всеобщего благополучия и благоденствия,  — малейшая вспышка может стать поводом для взрыва. Поэтому власти и не осмелятся судить героев. Да и народ не позволит. В случае чего весь город поднимется.