Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

Пациент хочет аусвайс — пропуск на волю. У него кончился героин, а очередного курьера на отделении рассекретили. Не видать ему аусвайса — отдел по борьбе с наркотиками уже всех достал.

Обычно тихая Леночка, разгоряченная водкой, рассказывает анекдот такой степени непристойности, что даже я давлюсь бутербродом.

Потихоньку все рассасываются по домам и подработкам, лишь Тагир, остающийся на сутки, засыпает на кушетке. И снятся ему кишечные палочки, ласковые и игривые, как щенята.

Как ни странно, я бросил медицину не потому, что испугался, столкнувшись с реалиями профессии. С ними-то я как раз столкнулся в нежном возрасте: на втором курсе института я отправился в «академку». Может быть, потому что плохо посещал занятия, а может быть, потому что заведующая здравпунктом проигнорировала новообразование на моем организме. Она искала у меня гепатит — облздрав велел искать, она и искала. А про опухоли лимфоузлов ей команды не давали.

Пчела Майя, как звали чуть ли не в глаза заведующую, была непроходимо, катастрофически глупа. Когда тот самый гепатит В случился у меня на последнем году обучения, она попыталась прогнать весь курс на анализы. «Гепатит — это болезнь грязных рук!» — кричала она, игнорируя факт того, что гепатит В передается исключительно парентеральным или половым путем. Безобразие смогла прекратить деканша, вразумительно объяснившая, что переспать со всем курсом я все-таки не мог, а в расцарапывании студентов инъекционными иглами отмечен не был.

Кончилось все в итоге академическим отпуском по болезни, и я поехал в Калининград, где и устроился на работу честной медсестрой в больницу скорой помощи. Да-да, именно медсестрой, ибо профессии «медбрат» в справочнике профессий нет. Кроме меня, была еще одна такая же честная медсестричка — Коля, по кличке Мясник. Честными мы были по вполне незатейливой причине: украсть в приемом покое было просто-напросто нечего.

Больница была замечательная. Располагалась она в бывшей канцелярии, имела форму буквы «П» и три этажа. Лифт в больнице был один, и вел к главврачу в кабинет. Поэтому носилочных больных таскали вручную по винтовой лестнице. Что может быть приятней, чем взять носилки с дяденькой в центнер весом и отнести их на третий этаж? Только реанимация пьяного санитара, который, вместо того, чтобы нести дяденьку, напился в морге спиртом и обоссаный лежит в кладовке со швабрами. Но сначала надо было санитара из морга извлечь. А покамест взять дяденьку на пару с начмедом и, матерясь на три голоса, двинуться вверх.

Больничный морг был совмещен с моргом судебной экспертизы, и найти его можно было по запаху. Если в больничный морг попадают трупы свеженькие, то в судебный — уж какие найдут. Холодильники были маленькие, трупов было много, и сваливали их штабелями в коридоре. Ближе, чем на двести метров, я подойти не мог — кроме жуткой вони, я боялся собак при морге. Собаки были большие, черные, и в сочетании с ярко-зеленой тетенькой, в резиновых сапожках на голое тело лежащей у входа, великолепно дополняли картину обители зла. Нет, все ничего, если бы собаки не жевали и не облизывались. Думать о том, что именно они жуют, мне как-то не хотелось. Но на всякий случай я держался от них подальше.

Санитары морга делились на просто алкоголиков и алкоголиков-первертов. Ходила душераздирающая байка о том, как два санитара из смены устроили бойкот третьему: они перестали с ним общаться, и называли его извращенцем. Потому что все трахали мертвых девочек, а этот — мертвых мальчиков. Также поговаривали о зашивании ампутированных рук и абортивных плодов в чужие трупы. В общем, гиблое там было место. Гиблое и вонючее.

Днем в больничке было относительно спокойно — ну, инфаркт привезут, ну, шарики, в хер зашитые, вынуть кто попросит. Поэтому с утра я спокойно сидел, читал и пугал носителей шариков до икоты: волосы у меня были рыжие, вид злобный, халат в кровавых пятнах, в одной руке Пруст, в другой — ректальное зеркало, которым я угрожающе пощелкивал на посетителей.

Напарницей моей была Жанна-дурочка. Девушка из хорошей баптисткой семьи, невесть зачем и как закончившая медучилище. На момент трудоустройства Жанна была глубоко беременна, но живота было не видно, а сказать об этом ей не позволили нравственные устои. Проявлялась беременность в основном приступами токсикоза. Особенно, когда надо было делать кому-нибудь ЭКГ или ставить катетр.

Впервые Жанна была отправлена снимать ЭКГ в полном аврале, когда весь приемник был забит сельхозтравмой, а у подъезда стояли еще три скорые.

— Наводки идут. — меланхолично сказала она через минуту.

— Какие наводки? — завопил я. — Аппарат стационарный! С больного часы, кресты, и прочее сняла? — я пытался найти у бабки уретру.

Уретры не было, хоть тресни.

— Сняла, и электроды поставила, как надо, по цветам.

Я дал дурочке бабку, катетр, отдернул штору и увидел больного. Электроды действительно лежали правильно. Но — рядом с конечностями больного. Жанна снимала электрокардиограмму кушетки.

Пересняв ЭКГ, я обнаружил, что бабка выходит из сортира с кастрюлей, в которой мы варили еду. Жанна дала ей подмыться.

Перед полуночью, как всегда, наступило затишье. Живые больные были распиханы по отделениям и вытрезвительной комнате, мертвые лежали в запертом на ночь столе справок.

Я сварил сосисок в банке при помощи кипятильника, положил парочку в кастрюльку, оскверненную бабкой, и поставил перед богомолкой.

— Кушай-кушай, — умильно закивала головами смена. — Тебе надо хорошо питаться. Особенно витамины пить. Групп Е, В, С.

Дежурный хирург принес спирт. Жанна, поняв, что за все надо платить, стала давиться сосиской. Часы сказали, что наступила полночь.

И тут из закрытого окошка справочной, под которым стояла каталка с трупом, раздался стук. Жанна мелко затряслась, санитары перекрестились, доктора выпили залпом, а я открыл окошко.

В темноте, на каталке, встав на труп коленками, стоял пьяный Жаннин супруг с банкой бульона. Кто-то забыл запереть вход в стол справок с улицы.

— Мужик, посмотри, на чем стоишь, — елейно сказал я.

После того, как вдали затихли вопли пьяного баптиста, Жанна гордо сказала:

— Я увольняюсь!

— Слава богу! — ответил ей нестройный хор дежурной бригады.

— Совершил посаДкурейс номер...

.В 95-м безумие достигло пределов. Мобильный телефон означал «жизнь удалась», проститутки в «Доминикосе» носили платья за полтора косаря, а быть в тенденциях означало немедленно стать трансвеститом.

Трансвеститами становились все — от мощно мохнатого Отара Кушанашвили до Сергея Африки, который сыграл Анну Каренину. Каренина в исполнении г-на Бугаева была покоцана дрезиной, пока собирала выпавшую из ридикюля косметику на железнодорожных путях. Над страной распластал кринолин Владик Монро, мрачная рожа которого подмигивала из каждого глянцевого журнала.