Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

— Здравствуйте, я ваша новая соседка. Где у вас тут ванна, биде?

Двадцатипятилетняя арабка не могла взять в толк, почему соседи по секции расхохотались.

Через пять минут, осмотрев сантехнику, она все поняла.

Машка относилась к той разновидности иностранцев, которые ассимилируются в России быстрее, чем киборг-мутант в боевике превращается в сисястую блондинку. Через полгода платок с головы был снят, ноги проэпилированы, а в зубах появилась сигарета.

С русским языком проблем у нее не было — она его учила с детства, и могла при виде какого-нибудь вопиющего безобразия заявить, что именно так она и представляла себе «Петербург Достоевского» — как прорвавшуюся во время пьянки канализацию.

Уж чем-чем, а «загадочной русской душой» уроженка Арабских Эмиратов обладала в полной мере. В сочетании с горячими семитскими кровями смесь получилась убойная: когда все дружно включали обогреватели, и вырубался свет, в коридор вылетала разъяренная Машка, и орала: «Суки! Мерзнут они! Или мужиков заведите, или ноги не брейте!».

Сама Машка решительно заявила, что обратно в Эмираты она не поедет, и хладнокровно лишилась девственности с пробегавшим мимо финном.

— Теперь они точно не смогут выдать меня замуж, — выдала она ожидавшему слов любви Мики.

В рамадан, когда днем надо было поститься, Машка влетала к кому-нибудь из нас, шипела «запри дверь!» и бросалась к холодильнику.

Роман с Россией был омрачен приездом двух Машкиных братьев — они решили проконтролировать, в достаточной ли степени блюдет себя арабская «девственница». Два мрачных, не говорящих по-русски упыря ходили за ней по пятам и отравляли существование. Наконец, на приступе табачной абстиненции, Машку прорвало.

На кухне, сделав угодливое выражение лица, она представила братьев общественности.

— Вот этот лысый пидор, — слегка поклонилась она в сторону брата, — мой старший брат Мусса. — Тот, удовлетворенный почтительными интонациями, кивнул. — У него две жены, но он даже одну толком выебать не может. — Мусса еще раз кивнул. — А вот это — мой младший брат Насир. У него нет жены, а дрочить ему не разрешают родители. — Теперь гордо улыбнулся младшенький. — Ему рассказывали, что в России живут одни бляди. Я вас всех очень прошу, не давайте ему, пусть мучается.

Еще раз поклонившись, Машка вылетела с кухни и юркнула в сортир, откуда незамедлительно раздался сатанинский хохот.

Братья так и уехали, довольные тем, что все им при встрече улыбались, и начали подыскивать ей мужа за большой калым — все-таки девица была не слишком юна.

Узнав о матримониальных планах, Машка занервничала. На посиделках за бутылкой усиленно стал обсуждаться вопрос, пришить ли ей на место целку или послать всех подальше.

Проблема разрешилась сама собой в очередной рамадан. В один прекрасный день у меня в комнате сладострастно поедал свиную отбивную Исаич. Его имя по паспорту никто выговорить не мог, и «ибн Исса» превратилось в Исаича. Он был волоокий (от постоянного курения травы) красавец, любитель группы «АукцЫон», и, так же, как и Машка, возвращаться взад не планировал. Обещанная в Йемене папой частная клиника не влекла 1его ни на секунду.

Между второй отбивной и стопкой водки в комнату ворвалась Машка и судорожно закурила. Когда дым рассеялся, она разглядела Исаича, свинину и водку. Композиция сомнений в греховности происходящего не оставляла. Машка томно приподняла крутую бровь и пошла в атаку.

После пяти походов на концерт, двух пьянок и одной драки Машка сообщила родне, что мужа нашла сама, и остается в России навсегда.

Родителей с обеих сторон удовлетворил как финансовый статус семей, так и религиозная принадлежность брачующихся. После свадьбы, охарактеризованной супругами как «пиздец безалкогольный», наступило благоденствие.

.Где-то на Ваське есть двухэтажный особняк, половину которого занимает семья Машки и Исаича. Есть там и ванна, и биде. На первом этаже они ведут частный прием, а их сын Олег гоняет во дворе мяч с другими мальчишками. Их можно иногда увидеть в рок-клубах или гуляющих по ночному Невскому. Они счастливы.

Но, честно говоря, мои отношения с общажными арабами были не слишком идилличны.

«Арабы — наши родственники. Что может быть хуже родни?» — говаривала одна еврейка, приходившаяся мне бабушкой.

Воспитанный в духе постинтернационализма, ни родственных чувств, ни неприязни к арабам я не испытывал. На момент начала самостоятельной жизни мое знакомство с арабским миром сводилось к творчеству Абу Таммама и стишку «Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый».

В институте мне пришлось познакомиться с ними поближе — те абитуриенты арабского мира, которые набирали наивысший балл на тестах, ехали учиться в Штаты и Европу, те, что поплоше — оставались по месту рождения, а совсем дикие доставались нам. Для начала они год учили русский язык на подготовительном отделении и осваивали Питер.

Как-то в курилке я разговорился с суданцем. По-русски он не говорил вообще, я же по-арабски знал два самых важных слова: «хабиби» и «шармут». Их общежитские арабы использовали чаще всего — пока не дала — хабиби, как только дала — шармут. Если не дала вообще — тоже шармут. Для светской беседы я их использовать поостерегся, и говорили мы по-английски, который знали одинаково плохо.

— how do you spend your spare time?

— with my girlfriend, she is Russian.

— what language you speak with her? 1

— We speak language of sex. 1

— Хюй, песьда!

1— Как ты проводишь свое свободное время?

— С моей русской подружкой.

— На каком языке вы общаетесь?

— На языке секса ( искаж. англ .).

По моему скромному разумению, девушки с таким словарным запасом обитали у Московского вокзала, давали за два жетона на метро и к биологическому виду Homo sapiens отношение имели весьма опосредованное. Впрочем, дорвавшимся до секса юнцам было все равно.

В нашей секции арабский мир был представлен Кайтом, маленьким кривоногим опёздалом. Ему недавно исполнилось тридцать три, но, к сожалению, приколотить, куда следует, его забыли, и похотливый краб свободно перемещался по общежитию, щипая клешней все, до чего мог дотянуться. В моем случае он мог дотянуться до задницы. Персонажам, имевшим средний рост, приходилось хуже — Кайт их щипал за все части тела, даже за голову. Били его каждый шаббат — появление первой звезды пятничным вечером совпадало с чьим-нибудь опьянением, и распаленные алкоголем и колесами соседи отрывались за полученный на неделе харрасмент. Но, поскольку на щипковый рефлекс побои не влияли, арабского гостя решено было выжить.

Я вносил свою скромную лепту: к Кайту ходила трахаться скромная украинка Надя, дебелая и работящая. Мне через розетку было слышно все, и даже видно — стены были сделаны из папье-маше. Как только кровать начинала скрипеть под Надей, между покорно разлепившимися ляжками которой едким червем вился Кайт, я засекал время. Услышав победный трубный звук, изданный осквернителем плодов земли украинской, я голосом тетеньки из службы точного времени сообщал в розетку результат. В тот день, когда сосед превзошел сам себя, я изменил текст и проорал: