Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

— Молодец! Мужик! Целых шесть минут и две секунды!

Другие соседи не отставали: флегматичная лапландка с завидной регулярностью выходила покурить к нему под дверь, оставляя под ней горы бычков, кореец из секции напротив порвал на нем майку, оттянул ему шорты и плюнул на член, а нимфоманка Зуля по ночам вешала на ручку его двери использованные гандоны и тампаксы. Естественно, когда он совал в духовку курицу, курица вела себя по сценарию "Леди исчезает". На вопли оставшегося без ужина Кайта все отвечали, что ничего не ели и не брали, не забыв при этом демонстративно выкинуть хорошо обглоданные кости.

Когда же случился рамадан, мы озверели окончательно — днем милый мальчик постился, ночью же включал во всю дурь народные напевы и скакал по этажу, как трипперный кролик.

День исхода начался с того, что Кайт поставил на плиту яйца. К сожалению, не свои. Не выспавшаяся из-за арабских песен и прыжков лапландская мать-одиночка кинула туда окурок. Проходивший мимо кореец увидел окурок и кинул туда грязный носок. Я — два ржавых ключа. Зуля — тампакс. Остальные просто поплевали. Пошедший за яйцами арабский гость при выходе из комнаты был окачен ледяным потоком — чья-то умелая рука прикрепила над его дверью гандон, наполненный до предела водой.

Вечером он обнаружил под дверью дар туземцев — содержимое мусорного бака. Тот, кто видел (а главное, нюхал) общажный мусорный бак — тот поймет Кайта, переехавшего жить в другой корпус.

А я понял, что ничего не имею против арабов. Кроме совместного с ними проживания — «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут».

Я брожу вокруг старого общежития. На широких подоконниках проросли хиленькие веточки, пустые окна смотрят в воду. Ровный шум промзоны через какое-то время становится звенящей тишиной места, где больше не живут люди. Огромное, дореволюционной постройки здание давно онемело и ослепло, но я вслушиваюсь — и слышу. Для меня все еще звучит эхо в коридорах.

Цок-цок-цок... Плитки скользкие, шпильки тонкие, Зуля пьяная, Зуля красивая.

Кукла японская — лицо белое, тонкое, фигурка как из слоновой кости вырезана. Пока хавальник не распахнет — не женщина, фея! А распахнет — ой. Даже я таких слов не знаю.

Зато я ее мужа знаю, Рината. Молоденький, смуглый, когда кончает, шею гнет трогательно, мычит удивленно и полведра молофьи — шмяк!

Вот как-то раз шмяк сделал, у них доча и родилась — Лола. Они втроем живут.

Цок-цок-бля-ебанаврот-цок-цок — это Зуля домой идет. Поимела таксиста, и идет. Она все имеет. И таксиста, и бармена, и мента — все, что по пути домой попадется. У нее только две страсти в жизни — обувь и мужики.

У Рината тоже две страсти — обувь и доча. Зуля ему не страсть, Зуля ему рулевой. Он даже сам с мужиком в койку лечь не может — Зулю с собой берет, свингер хренов. А та и рада.

Они смена через две в обувном лабазе пашут, оттуда обувь и носят. Жрать в доме нечего, а тапками валютными все полки заставлены. Обувь они любят, на обувь они молятся.

С Зулей все ясно — у нее наследственность дурная и карма поганая: те родственники, которые еще живы — срока до сих пор мотают. А Ринат сделает так, как жена скажет: «лежать!» — значит, лежать, «Маноло Бланик!» — значит, Бланик. Доча за шкапчиком все видит, все слышит, все знает. Такие дети к сексу нездорового интереса не испытывают — тайн для них нет. Четыре года доче, а матерится — мастер-класс давать может.

— Зуля, а что тебе в садике говорят, когда ты Лолу забираешь?

— Теперь уже ничего.

Ринат вечером бегает, орет, переживает — Зуля нажралась, нехорошо это, не по-татарски.

— Куда она из кабака пошла?

— Домой пошла.

— Одна?

— Одна.

— Что ты ее не проводил?

— Я ее на такси посадил.

— Так она таксисту и отсосала!

— Ну, родной, твоя жена — ты от нее таксистов и отгоняй.

— Ты нас не любишь!

— Люблю, люблю. Пойдем ко мне, покажу, как люблю.

— А Зуля?

— Проснется, придет.

— А Лола?

— А Лола журнал читает.

— Какой еще журнал?

— «Хастлер», вроде.

— ААААААААА!!!!! Я не затем учил читать дочь!!!

И так — каждый день. А в воскресенье был особенный день — сессия, денег нет, поутру на экзамен идти, голодные студенты по общаге шарятся — ищут, у кого б из кастрюльки мясца подрезать.

Мы с Зулей на рынок пошли, курицу украли, а Ринат макароны из татарской заначки достал. Лолочка, девонька, внесла свою кулинарную лепту — в коридоре крысу поймала и задушила голыми руками. Молодец, говорю, ты настоящий фокстерьер, брось каку, пойдем ручки помоем водкою. Крысу не отдает, вопит, на шум родители вышли, Ринат орет:

— Она же заразная!

А Зуля на бэк-вокале подвывает:

— Ты же ее убила! Живое существо! Вернее, было живое.

А я на кухне, слежу, чтоб куру не сперли и в чайник соли не насыпали — это игра такая у нас была, кто ловчее соседу гамна всякого в чайник натрясет.

Заперлись в комнате с курицей, съели ее в тишине, чтоб никто на обед не напросился, и стали думать. Обувь денег стоит, детский сад денег стоит, гандоны тоже не бесплатные — тут у нас не Швеция, хоть и близко.

— Давай Зулю в эскорт работать отправим, все равно ебется со всеми подряд.

— Ты что, жену на панель посылать! Да это последнее дело! Меня Аллах накажет! Я. я лучше сам пойду. Порекомендуешь в свою «контору»?

— А то! Только надо хер померить, и легенду придумать. Сколько тебе лет? Двадцать два? Ну-ка, к свету повернись. Будет восемнадцать. Какой у тебя курс? Четвертый? Будет первый. Какой язык знаешь? Испанский? Хорошо... Ты у нас татарин? Будешь мексиканцем. Сколько раз в жопу давал? Два, и то мне? Так и запишем: «у-ни-вер-сал». И не Ринат, а Рики. По обмену между городами-побратимами учиться Вечным Ценностям приехал. Вот и научился. Умение сосать с заглотом — это вечная ценность.

— А паспорт спросят?

— Какой еще паспорт? Вон, выгляни в форточку. Общежитие фарм. института видишь? Девок в шеренгу видишь? Как их общагу называют, знаешь?

— Ну да. «Пиздохранилище»!

— Так у них если и спросят, то не паспорт, а скидку за два раза! Зуля, хватит ржать! Дай штангенциркуль! Измерение хераки требует точности. Надо же знать, к чему приврать два сантиметра. А ты возбудись, дружок. На что хочешь. Будем производить замер.

— Только ради детей!

— Ну конечно, милый. Только ради них.

Через два дня знойный мучачо поехал работать. Приехал с баксами, бутылкой и в недоумении. Я, говорит, думал, что меня драть будут, или я буду, а там два священника жирных сидят, и какие-то слова непонятные у них — «ветка сакуры», «фистинг». Пойду, руки спиртом протру.

И наступило финансовое благополучие. Мы с Ринатом ездили связывать и пороть питерскую элиту («познай мучительную страсть двух южных парней!»), Зуля принимала заказы и в отсутствие мужа трахала все, что не успевало убежать. Гора коробок с обувью высилась, и в итоге они сняли двухкомнатную квартиру с большой кладовкой для ботинок.