Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Носильщики при вокзале, привыкшие быстро передвигаться с тяжелым багажом, тоже с трудом приспосабливались к необычной скорости колонны. Как только слова гимна «Ram naam satya hai!» [138] «Имя Рамы — истина!» — гимн, исполняемый во время прохождения похоронной процессии. начинали звучать тише, носильщики понимали, что вырвались вперед и останавливались, пережидая, когда расстояние сократится.

На полпути к месту кремации, после часа изматывающего шествия, небольшой полицейский отряд в касках, размахивая дубинками, без всякого предупреждения преградил путь колонне. Мужчины, державшие носилки, шарахнулись в сторону, и труп Шанкара скатился вниз. Визжа от ужаса, нищие попадали на землю. Розовые лепестки из полдюжины корзин покрыли мостовую нежным покровом.

— Теперь понимаешь? Вот почему мне не хотелось тебя отпускать, — проговорила тяжело дыша Дина, когда они с Манеком добежали до тротуара. — Неспокойные времена — беда приходит без предупреждения. Что делают эти идиоты полицейские? Почему они бьют нищих?

— Может, опять хватают людей для трудовых лагерей? Как было с Ишваром и Омом?

Затем так же внезапно полицейский отряд прекратил бесчинствовать. Главный полицейский извинился перед Хозяином за нарушение священного таинства.

— Я сам благочестивый человек и уважаю религиозные обряды. Произошла досадная ошибка. Все это по невежеству.

По его словам, до них дошла информация, что в городе проходит с непонятными политическими целями издевательская похоронная церемония, которая, скорее всего, нарушает закон о чрезвычайном положении. Особенное подозрение вызвал тот факт, что в церемонии участвует много нищих.

— Решили, что переодетые политические активисты устроили уличное представление, изобразив членов правительства в виде плутов и мошенников, паразитирующих на обнищании нации. Сами знаете, как это бывает.

— Объяснимая ошибка, — согласился Хозяин, приняв извинение. Его больше обеспокоила беспечность тех, кто готовил носилки — они явно проявили небрежность, привязывая тело Шанкара — слишком уж легко оно скатилось. В то же время он понимал, что вина работников простительна: вряд ли они имели дело с такими сложными останками.

Все еще испытывающий смущение начальник продолжал извиняться:

— Увидев настоящий труп, а не какую-то символическую куклу, мы сразу поняли свою ошибку. Нам очень жаль. — Начальник снял черную с козырьком фуражку. — Разрешите еще раз принести наши извинения.

— Спасибо, — сказал Хозяин, и они обменялись рукопожатием.

— Поверьте, виновные будут наказаны, — обещал начальник, в то время как его подчиненные пытались собрать и положить на носилки то, что упало на дорогу.

Желая загладить вину, он настоял, чтобы до места кремации носилки сопровождал полицейский эскорт. Помимо приведения в порядок положения тела, полицейским было приказано заново наполнить корзины разбросанными по асфальту розовыми лепестками.

— Не беспокойтесь, — заверил он Хозяина. — Теперь мы в полном порядке дойдем до места.

Когда процессия покинула место столкновения с полицией, у тротуара остановился автомобиль, и водитель просигналил.

— О нет, — сказала Дина. — Это мой брат. Наверно, едет домой с работы.

Нусван помахал ей с заднего сиденья и опустил окно.

— Ты участвуешь в погребальной процессии? Не знал, что у тебя есть друзья среди индуистов?

— Есть, — ответила Дина.

— А кого хоронят?

— Нищего.

Нусван расхохотался, потом посерьезнел и вышел из машины.

— Не надо шутить по серьезному поводу. — А сам подумал: «Должно быть, покойник важная персона, раз процессию сопровождает полицейский эскорт. Какая-нибудь шишка из «Оревуар» — управляющий совета директоров или главный менеджер». — Перестань дурачиться. Кто это?

— Говорю тебе — нищий.

Нусван открыл и закрыл рот: открыл — в раздражении, а закрыл — в ужасе, осознав характер процессии. Он понял, что сестра не шутит.

Потом снова открыл рот, но не мог произнести ни слова, и тогда Дина сказала ему:

— Закрой рот, Нусван, а то птичка залетит.

Брат послушно закрыл рот, не в силах поверить в происходящее.

— Ясно, — сказал Нусван. — И все эти нищие — друзья покойного?

Дина кивнула

Ему хотелось задать не менее дюжины вопросов. Почему так хоронят нищего? С полицейским эскортом? Почему они с Манеком пришли на эти похороны? Кто за это платит? Но с этим можно немного обождать.

— Садись, — и Нусван открыл дверцу автомобиля.

— Что ты имеешь в виду говоря «садись»?

— Залезай, не спорь. Оба забирайтесь в машину. Отвезу вас домой. — Нусвану припомнились накопившиеся более чем за тридцать лет обиды. А теперь еще и это. — И больше ни шагу в этой процессии! Подумать только — пойти на похороны нищего! Как низко надо пасть! Что скажут люди, если увидят мою сестру…

К ним подошли Хозяин и главный полицейский.

— Этот мужчина пристает к вам?

— Нет. Это мой брат. Он приносит свои соболезнования в связи со смертью Шанкара, — сказала Дина.

— Спасибо, — поблагодарил Хозяин. — Может, присоединитесь к нам?

— Э… э… — промямлил Нусван. — Я очень занят. Извините, в другой раз. — Он торопливо залез в машину и плотно закрыл дверцу.

Они помахали ему вслед и вернулись на свои места. Много времени это не заняло: колонна за эти минуты продвинулась всего метров на десять. Хозяин направился к началу колонны и сменил у гроба одного из носильщиков.

— Забавная встреча, — сказала Дина Манеку. — Думаю, сегодня ему будут сниться кошмары. Погребальные костры и уносящаяся с дымом его репутация.

Манек улыбнулся, но его мысли были поглощены другой кремацией, случившейся три дня назад. Вот где ему нужно было присутствовать. Там была резко нарушена череда ухода из жизни поколений. Мужчина со впалыми щеками, отец Авинаша, поднес огонь к погребальному костру. Треск хвороста. Дым заволакивает глаза. А языки огня, словно играя, щекочут труп. Огонь сгибает его в дугу, словно пытается усадить… — говорят, это знак, что дух сопротивляется. Авинаш часто сгибался, когда играл в шахматы, откидывался назад на кровати, поворачивая голову к доске. А чтобы взять фигуру и сделать ход, опирался на локоть.

Шахматы. А потом костер.

Время шло медленно, словно потеряло интерес к миру. Дина пропылесосила мебель и швейные машины в углу комнаты. «Нет ничего печальнее молчащих “зингеров”», — подумала она.

Она снова занялась одеялом. Выпрямляла швы, подравнивала лоскуты, исправляла то, что не радовало глаз. Вечернее солнце сквозь стекло вентилятора покрывало пятнами квадраты на ее коленях.

— Сдвиньте покрывало левее, — попросил Манек.

— Зачем?

— Хочется увидеть желтый кусок, когда на нем играет солнце.