Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Они вернулись на веранду.

— Мы обсудили завтрашний день, — сказала Дина. — Я тоже пойду на кремацию.

— Как замечательно! — обрадовался Хозяин. — Не знаю, как вас благодарить! Я тут подумал — в каком-то смысле хорошо, что Ишвар и Ом уехали два дня назад. Печаль омрачила бы свадьбу. А такое событие, как и смерть, случается лишь однажды.

— Как верно сказано, — согласилась Дина. — Хорошо если бы все это понимали. — Ее удивило, как точно его слова отражали ее собственные мысли.

Хозяин Нищих разрешил всем своим подопечным не работать в день кремации. Собрание на тротуаре хромых, слепых, безруких, безногих, увечных, с изуродованными лицами людей не могло не привлечь много народу. Все интересовались, не открыла ли какая-нибудь больница из-за недостатка места здесь свое отделение.

Дина и Манек присоединились к Хозяину, который пил чай в «Вишраме».

— Только взгляните на этих зевак, — сказал он с отвращением. — Для них это цирк.

— И никто не бросил ни одной монетки, — отметила Дина.

— Ничего удивительного. Жалость отвешивается в малых дозах. А когда много нищих собралось в одном месте, все делают вот так, — и он приложил к глазам кулаки, словно держал бинокль. — Для них это ярмарочное представление. Люди забывают, насколько уязвимы они сами, несмотря на свои рубашки, туфли и портфели; ведь безжалостный мир в мгновенье ока может лишить их всего, и тогда они окажутся в том же положении, что и мои нищие.

Манек слушал неумеренную болтовню Хозяина, пытавшегося скрыть за словами боль. Почему люди стесняются своих чувств? Будь то ярость, любовь или горе — они всегда стараются выдать их за что-то другое. А некоторые еще претендуют на то, что их чувства сильнее и глубже, чем у остальных. Небольшое раздражение выдают за приступ сильного гнева, а где достаточно улыбки или короткого смешка разражаются истерическим смехом. И то и другое бесчестно.

— Равнодушие людей, — сказал Хозяин, — объясняется еще одним важным фактором. В нашем бизнесе, как и в остальных, все решают три вещи — местоположение, местоположение и еще раз местоположение. Если всех этих нищих поставить не у «Вишрама», а около главного храма или места паломничества, деньги потекут рекой.

Тело Шанкара лежало на похоронных носилках из свежего бамбука у задней двери «Вишрама» рядом со складским помещением, где хранились тарелки, кухонная утварь, лишние плиты и топливо. Хозяин объяснил, что лицо покойного закрыли, потому что вынести такое зрелище было невозможно. Изуродованное тело закрывала простыня, а поверх нее лежало покрывало из свежих цветов — роз и лилий.

Глядя на погребальное ложе, Манек подумал, что, возможно, похоронная процессия началась для родителей Авинаша от морга. А может, им разрешили взять тело домой для вознесения молитв? Наверное, все зависит от сохранности тела и от того, как долго оно способно находиться при комнатной температуре. В не кондиционированном мире. Где все кончается плохо.

— Любезно со стороны работников «Вишрама» позволить Шанкару лежать здесь перед последней дорогой, — сказала Дина.

— Любезность здесь ни при чем. Я хорошо заплатил повару и официанту. — Хозяин вытянул шею и, посмотрев в окно, помахал только что подошедшим четырем мужчинам. — Ну все. Можно начинать.

Этих мужчин, носильщиков с вокзала, Хозяин нанял, чтобы нести носилки.

— У меня не было выбора, — оправдывался он. — Я единственный родственник. Конечно, я буду время от времени подставлять свое плечо, ради уважения к брату, но никто из нищих сделать это не сможет. Все они слабые. Если они возьмутся, носилки могут рухнуть.

Для Шанкара он ничего не пожалел — закупил лучшие благовония, масло и сандаловое дерево. Все это дожидалось своего часа на месте погребения, там же ждал их опытный махапатра, проводящий погребальные церемонии. Заготовили также корзины с лепестками роз, чтобы плакальщики осыпали ими носилки во время долгого пути. После окончания траурной церемонии Хозяин должен сделать пожертвование храму от имени Шанкара.

— Меня беспокоит только одна вещь, — сказал он. — Как бы остальные нищие не решили, что подобного пышного прощания удостоится каждый из них.

После четырех часов к месту кремации двинулась самая медленная процессия, когда-либо шедшая по улицам города. Большинство калек передвигались с черепашьей скоростью. Некоторые из-за уродств шли, почти прижавшись к земле, и использовали плечи, как рычаги. Другие ползли на боку, как крабы. Были и такие, что, сложившись пополам, шли на четвереньках с задранными кверху задами, похожими на горбики верблюдов. По негласному соглашению процессия еле плелась, но настроение у всех было хорошее — нищие смеялись и болтали между собой, получая удовольствие от новых впечатлений, так что создавалась иллюзия скорее праздника, а не похорон.

— Как грустно, — произнесла с неодобрением Дина. — Случилась смерть, а траура нет.

— Что вы хотите, тетя? — сказал Манек. — Они, возможно, завидуют Шанкару. — «А впрочем, какое значение имеет траур», — думал он. Мог и он лежать на погребальных носилках, и ничего в мире не изменилось бы.

Хозяин перемещался вдоль колонны, как линейный монитор, следя, чтобы не было бессмысленных задержек. Когда он оказался у конца процессии, Дина его позвала.

— Ни Манек, ни я никогда не были на индуистских похоронах, — призналась она. — Как нам себя вести?

— Естественно, — ответил Хозяин. — Своим присутствием вы оказали честь Шанкару. Пуджари произнесёт молитвы. Я поднесу огонь к погребальному костру, а в конце расколю череп, потому что у Шанкара не было сына.

— А это не тяжелое зрелище? Мне говорили, что запах очень сильный. И действительно видно, как горит плоть?

— Да, но не беспокойтесь. Это прекрасное зрелище. Вы уйдете с легким сердцем, чувствуя, что Шанкара достойно проводили в вечность, где, надеюсь, платформа ему больше не понадобится. После погребального костра я всегда испытываю подъем — ощущение завершенности, спокойствия, совершенного баланса между жизнью и смертью. Именно поэтому я иногда хожу на кремацию чужих людей. Если у меня есть свободное время и я вижу похоронную процессию, я присоединяюсь к ней.

И он заторопился к началу колонны, чтобы успокоить недовольных полицейских. Еле плетущиеся нищие раздражали постовых, на взгляд блюстителей порядка, скорость калек была слишком уж ничтожная. «Пошевеливайтесь!» — то и дело покрикивали они. Их вообще раздражало любое медленное движение — будь то машины, повозки, бродячие собаки или люди. Исключение составляли разве только коровы. Горя желанием поскорее перевести колонну через оживленный перекресток, они махали руками, свистели, кричали и просили, жестикулировали, бросали угрожающие взгляды, хватались за головы и размахивали кулаками. Но все эти отработанные приемы ни к чему не приводили: несуществующие конечности не реагировали — каким бы резким ни был свист или яростным жест.