Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

– Очень рад. Никогда еще не пробовал жаркого из кокосов, – искренне признался я.

– Ты не понял, – с досадой прервала меня Вероника. – Ничто не происходит само собой. Тебе надо попытаться... Одним словом, маму нельзя огорчать...

В некотором замешательстве я опустился на второй подлокотник, опасаясь все же, как бы кресло не разломилось пополам. Оно скрипнуло, но выдержало.

– Как-то мама попросила папу привезти из плавания говорящего попугая, – сказала Вероника. – Папа достал, но по дороге попугай улетел с корабля.

– Тогда он купил щегла, – вставил я.

Она оставила мое замечание без внимания.

– Папе пришлось поворачивать судно вспять. Я посмотрел на капитана. Он улыбался хитро и хищно.

Вероника всплакнула.

– Знаешь, еще когда был жив папа, он раздобыл говорящую щуку и настаивал, чтоб я попросила хорошей зарплаты. А я выбрала другое – чтоб она познакомила меня с достойным человеком. Я долго ждала, но в конце концов ты пришел. – Она обмотала мне шею шарфом и застегнула пуговицы пальто. Дала большую хозяйственную сумку. – Иди прямо к директору.

Дул пронизывающий ветер. Я долго стоял перед застекленной витриной, наблюдая, как в мутной глубине гастронома толкутся люди – словно рыбы, открывают и закрывают рты; как растворяются и возникают за прилавком продавцы в белых халатах. Потом замерз и шагнул внутрь. Кафельный пол был чисто вымыт. Явственно пахло свининой и селедкой. В белой эмалированной лохани с обитыми до черноты краями лаково поблескивали крупные бобы почек.

По узенькой грязной лестнице спустился в подвал. Толкнул первую попавшуюся дверь и очутился в маленькой комнатушке. Лампочка без абажура освещала обшарпанные, заляпанные коричневатыми брызгами стены, пол из простых струганых досок, жирный и липкий, в красных воспаленных сгустках запекшейся крови. (На полу лежала освежеванная туша, снежными проталинами белели кости.) Посреди комнаты возвышались две внушительных размеров колоды, основательно иссеченные. В одну был воткнут топор с красиво, как у алебарды, изогнутым лезвием.

Я попятился и попал в закуток, где на электрической плитке стояла сковородка, на сковородке, придавленный камнем, лежал распластанный цыпленок, уже начавший подрумяниваться, шкворчало масло.

Всюду своя жизнь, шептал я, плутая в подвальных закоулках. Через заставленный ящиками коридорчик, мимо прикнопленной к фанерному стенду стенгазеты (она была так засалена, будто в нее заворачивали ветчину) я наконец вышел к двери с надписью: «Директор». Дверь показалась мне знакомой, с тем большей уверенностью я толкнул ее.

Комнатка изгибалась сапогом. Голенище, в котором я очутился, было относительно просторным, несмотря на то, что большую его часть занимал шкафчик (застекленные дверцы завешены бумагой). Загогулинка же, куда я, вытянув шею, заглянул, была узка и куца, канцелярский стол закупоривал ее, будто пробка.

За столом сидел человек в белом, хорошо накрахмаленном халате, голубой сорочке, при галстуке. Он походил скорее на врача, чем на работника торговли.

– Ах, вы теперь здесь, – сказал я.

Он сразу узнал меня, так что я не стал напоминать о маленьком магазинчике и пропавшей дубовой, с золоченой инкрустацией двери, которая должна была закрыть опущенный до земли оконный проем. Протянул мне деньги.

– Пропажа, как видите, обнаружилась. Возмещаю ваши убытки.

– Не надо, – сказал я. – А вы, значит, при переходе с места на место дверь с собой захватили? Нехорошо, свалили все на Суфлера...

Директор перемахнул через стол таким манером, каким спортсмены прыгают через гимнастического козла, и приземлился передо мной. В новых ботинках я был выше него. Он достал из шкафчика с завешенными стеклами бутылку коньяка.

– Рад встрече с вами. Возьмите хоть это.

– Нет, нет, – резко сказал я.

Он опустил бутылку на стол и протянул мне руку.

– Виталий.

Я с неохотой ее пожал. Тогда он извлек еще две бутылки и поставил их рядом с первой.

– Да честное слово, не надо, – сказал я.

– А что надо? – спросил Директор.

У него была странная манера разговаривать: он все как будто подмигивал, но не явно, а так, что приходилось сомневаться – не ошибаешься ли, – и в конце концов начинало рябить в глазах.

– Ничего мне не надо, – ответил я. поколебавшись все же: бремя жаркого из кокосов и вареников с вишнями тяготило меня.

– А что вы думаете о работе нашего магазина?

– Пахнет селедкой, а в продаже ее нет, – пожаловался я.

– Понял. – Он несколько раз бухнул кулаком в стену.

Через минуту в дверях возник огромных габаритов мужчина. Спутанные вялые волосы падали ему на лоб. Пахло от него пивом и луком.

– Снегуркин, селедку мы получили? – спросил Директор.

– Не успели бочку открыть, – прогундосил тот. Директор вдруг закосил глазом, как бешеная лошадь, и подскочил к Снегуркину.

– Постой, да ты что, опять?

Снегуркин отворачивался, стараясь на Директора не дышать.

Директор подхватил меня под руку и увлек из кабинета в коридорчик. Там мы остановились возле запомнившейся мне промасленной стенной газеты. Один угол ее свернулся наподобие китового уса. Директор этот угол аккуратно расправил, и глазам моим предстала заметка, написанная не синими, как все прочие материалы, а черными чернилами. Она была озаглавлена: «А Снегуркин все тот же».

Затем Директор потащил меня обратно. По дороге я успел заметить: распластанный цыпленок исчез из закутка вместе с плиткой и камнем.

Снегуркин стоял посреди комнаты в скорбно-виноватой позе, которая плохо вязалась с его могучей фигурой.

– А ведь я тебя предупреждал! – еще с порога закричал Директор. – Ты думаешь, я не вижу? Я все вижу. Рассчитываешь, с тобой и на новом месте будут церемониться, как я здесь?

– Спасибо вам, – промычал Снегуркин.

– Ты ведь и сам знаешь, какой из тебя работник.

– Па-а-аршивый.

– То-то и оно. Всё. Не проси. Выгоняю. Снегуркин пустил слезу.

– Нет, не проси. Хотя... – неожиданно отмяк Директор. – Все-таки мужик ты неплохой. Давай на прощание... – Он подошел к шкафчику, достал початую бутылку коньяка, три хрустальные рюмочки. – За твои будущие успехи.

Одну рюмку он подвинул мне.

– Я лучше пойду, – сказал я, и в самом деле направляясь к двери.

– Постойте. Теперь за вас! – провозгласил он. – За то, чтоб все, как вы, нам помогали работать.

Я поспешил домой, но через некоторое время заметил, что за мной едет грузовая машина. В кабине, помимо шофера, сидели Директор и Снегуркин. Я двинулся на них. Машина притормозила.

– Оставьте меня! – крикнул я и кулаком ударил по капоту.

Но едва вошел в квартиру, раздался звонок. На пороге стоял Директор.

– Совершенно правильно поступаете, – сказал он. – И я бы так себя вел.