Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

Как факир, он хлопнул два раза в ладоши. Из лифта выплыли Снегуркин и шофер, оба в белых фартуках, и, потеснив меня, торжественно внесли в прихожую огромную, перетянутую веревками коробку.

– Постойте. – Я сделал попытку их задержать. Не обращая на меня внимания, они проследовали в кухню, положили приношение на стол и, пятясь и кланяясь, удалились. Директор, молитвенно сложив руки лодочкой, тоже исчез в лифте.

Я ухватился за оставленный подарок – не тут-то было, в одиночку я с трудом мог его сдвинуть.

– Вернитесь немедленно! – крикнул я, выбежав на лестницу.

Эхо моего голоса и сбегающих по ступенькам шагов было мне ответом.

Я вернулся в квартиру. На кухне уже хозяйничала Калисфения Викторовна. Она распаковала коробку и рассовывала ее содержимое в холодильник и шкафы. Коньяк группировала на столе.

– Баранья нога! Ну, как я могла ошибиться! – Голос ее радостно звенел. – Конечно же, баранья нога. Ведь это так просто.

– Что случилось, мама? – В дверях возникла Вероника.

– Ах, дочка! Все объяснилось. Баранья нога! Ты поняла? Мне снился корабль и полные трюмы желудей. Это же к бараньей ноге!

– Молодец, Дмитрий. – Вероника обняла меня и чмокнула в щеку.

– К сожалению, не молодец, – сухо ее отстраняя, сказал я. – Ногу необходимо вернуть. , Как и все остальное.

Немного передохнув, я поплелся в магазин. В подвальном закутке жарился новый цыпленок. Директор был без халата и без галстука.

– Послушайте, – не скрывая раздражения, сказал я. – Заберите вы свою ногу. У меня сил нет ее тащить.

– Ладно, будь по-вашему, – всем видом выражая горькую обиду, сдался он. – Только сейчас ни одной свободной машины нет. Посидите пока. – А сам подошел к шкафчику, отворил дверцу. Я вскочил. – Да нет, не коньяк, – успокоил меня он. Достал пузырек, накапал в рюмку пятнадцать капель. – Сердечные. – И, скривившись, выпил.

– Ну-ну, вы еще молодой, – утешил его я.

– Кстати, – спохватился он. – Селедка поступила в продажу. Хотите посмотреть?

– Верю, – сказал я.

Машина прибыла только к закрытию магазина. Директор лично поехал меня сопровождать.

Едва мы вошли в подъезд, ноздри мои затрепетали. Директор глянул на меня дружелюбно. По мере того как лифт нанизывал этажи, аппетитный запах усиливался. Когда о распахнул дверь квартиры, он ударил в лицо раскаленным южным ветром.

Вероника и Калисфения Викторовна хлопотали у плиты.

– Это... что? – запинаясь, спросил я.

– Это... баранья нога, – выдержала мой взгляд Вероника. – Что теперь сделаешь? – ополаскивая соусницу, заметила она. – Ну, не утерпели, приготовили. Пригласи его отужинать, и все проблемы.

– Не забывайте, что вы попали в знаменитую семью, – напомнила мне Калисфения Викторовна. – В нашем доме долго находилась говорящая щука...

Я вернулся в прихожую.

– А вы, оказывается, шутник, – игриво хлопнул меня по плечу Директор. И деловито кивнул. – Как это мило с вашей стороны. В машине у меня помидоры. Прямо с грядки...

Помимо помидоров, он принес зеленый лук и редис. А когда сели за стол, потирая руки, воскликнул:

– Если чутье мне не изменяет, где-то в доме должен быть коньячок!

Вечер пролетел незаметно. Директор очаровал женщин и Элизабета, которому отдал вкусную косточку. Понравился Директору и щегол.

Ночью мы впервые повздорили с Вероникой.

– Зачем вы это сделали? – говорил я. Вероника дулась и не отвечала.

Когда я проснулся, Калисфения Викторовна радостно сообщила: рано утром заезжал Директор и оставил огромного судака. По словам тещи, Директор был очень тронут тем, как его приняли накануне, и обещал быть к обеду.

– Ни в коем случае! – вскричал я. – Ни в коем случае. Рыбу надо немедленно вернуть.

Калисфения Викторовна потупилась.

– Я уже начала готовить...

К обеду Директор привез две великолепные дыни. Потом он ненадолго уехал и вернулся к ужину с корзиной анчоусов.

Когда он появлялся, течение жизни в доме убыстрялось. Встречать его высыпали все. Калисфения Викторовна, завидев дорогого гостя, расплывалась з улыбке.

– Вы похожи на моего мужа в молодости, – признавалась она.

– Я соскучилась по людям, – говорила Вероника. – А он такой славный.

Элизабет бродил за ним, как на веревочке.

Иногда Директор появлялся в сопровождении Снегуркина. Директор шествовал впереди, на ходу стягивая перчатки, а тот следовал за ним, тяжело нагруженный свертками и пакетами, и пыхтел, как паровоз. Снегуркин помогал женщинам на кухне, а то тихо спал где-нибудь в углу, сидя* или стоя. Он был молчалив. Открывал иногда рог, однако слова не шли. Директор любил его поддразнивать. Усаживался напротив и, удобно закинув ногу на ногу, приступал к беседе.

– Ну, что мне с тобой делать? Увольнять?

– Ннне зннаю... – мычал Снегуркин.

– Как же тебе не стыдно? Посмотри на себя. Ах, если бы ты мог себя видеть!

– Ннне зннаю.

– А ведь ты отец троих детей.

– Нне зннаю...

Вместе с Директором я частенько погружался в таинственные лабиринты грибниц, из которых вырастали магазины. Прежде я представлял Директора узником подвалов. Но нет, он был добровольным и последовательным их приверженцем. Нам встречались подвалы-бары, где мы порой пропускали по рюмочке-другой и разговаривали.

– Я понимаю, – соглашался Директор. – Щегол утомляет. Птицы, рыбы, собака – это тяжело. Но, поверь, не так тяжело, как бесконечная вереница больных и напряженная атмосфера тревоги.

Он тоже говорил загадками, но перед ним я не стыдился обнаружить своего непонимания и спрашивал:

– О чем ты?

– Никогда ничего не надо объяснять, – отвечал он. – Запомни – никогда, ничего. Это лишнее. Каждый, у кого есть голова на плечах, сам поймет. А если нет головы, растолковывать бесполезно.

Подвалов было много, все они были разные, не похожие. Лестницы, в них ведущие, тоже отличались. У одной ступеньки, как у ксилофона, сужались книзу, у другой рассохлись и скрипели, как перекладины дяди Гришиной стремянки. И помещения подвалы занимали самые разные. Но вот что я понял: крыши торчат одиноко, каждая сама по себе, а подвалы между собой связаны. На было вещи, которую Директор не мог бы раздобыть.

Поэтому ему нравилось слушать сны Калисфении Викторовны, и он просил ее толковать их как можно точнее.

– Любое ваше предвидение для меня закон, – твердил ок. – Спаржа так спаржа. Спагетти так спагетти.

Однажды за завтраком, пересказав очередное сновидение, Калисфения Викторовна обратилась ко мне:

– Полагаю, сегодня вы получите важное известие.

Я заволновался, Какое? И откуда? А впрочем, я догадался – и сердце мое радостно замерло, – что дождался-таки весточки от друга, Я поскорее отправился на почту. Чужедальний вручил мне конверт, который я туг же распечатал. Письмо было от Редактора. Я внимательно прочитал его два раза, а потом еще три, но ничего не понял. На другой день пришло новое письмо. Из этого, второго, я понял больше. В нем речь шла о стеллажах, которые сооружали мы с дядей Гришей. Они рухнули, К счастью, Редактора в этот момент не было дома. Тон был крайне раздраженный.