Агния Кузнецова - Много на земле дорог

— Я на одну минутку. — Наталья Семеновна приветливо улыбнулась. — Посмотри-ка, Костя, план работы родительского комитета.

Костя взял в руки тетрадь, пробежал глазами страничку.

— Все верно, только скучно, пожалуй. Ничего нового, все это проводится из года в год… Вы извините меня, пожалуйста.

Наталья Семеновна растерянно заморгала глазами, силясь понять смысл сказанного.

— Ну, я еще подумаю… — неуверенно сказала она и, поспешно спрятав тетрадь в пеструю хозяйственную сумку, повернулась к двери.

— Куда же вы, Наталья Семеновна? Давайте думать вместе.

Та вернулась. Они сели за стол.

Буйная фантазия у Кости не знала удержу. За двадцать минут он насоветовал Наталье Семеновне столько, что не выполнить за год. Но все дельно, толково, все со смыслом: лекторий для родителей, экскурсия на соседнюю опытно-показательную станцию, поездка в город на спектакль, расширение школьной библиотеки, обследование бытовых условий отстающих учеников и помощь им, зимний школьный бал…

В тот же день Наталья Семеновна показала набросок плана Илье Ильичу.

Тот внимательно прочитал и воскликнул:

— Наталья Семеновна! Отлично! Очень содержательно. Мы не ошиблись, избрав вас на этот пост.

— Костя помог, — отвела от себя похвалу Наталья Семеновна.

Илья Ильич болезненно поморщился.

Вечерело. Резкий ветер обрывал с деревьев пожелтевшие листья. Они падали на воду и, подхваченные течением, кружась, исчезали за выступом берега. Ярко-розовое небо у горизонта нежным заревом отражалось в реке, бросало светлые блики на плывущие в запани лесозавода бревна.

На берегу, закутанный в отцовское пальто и в кепке, натянутой на уши, лежал на жухлой траве Ганька. Около него, шмыгая посиневшим от холода носом, сидел Женька. Ветер трепал его золотистые волосы. Намжил, в расстегнутом пиджачке, в кепке, козырек которой был заломлен кверху, стоял, привалившись к дереву.

— Я давно приметил: Костя глаз не сводит с Елизаветы Петровны и всегда краснеет, когда она появляется. Влюблен в нее, факт.

Это говорил Намжил, и в его пренебрежительном тоне чувствовалось осуждение и недоумение.

Как может серьезный человек заниматься такими глупостями!

— Вот я и думаю, — продолжал Намжил, — надо сейчас же бежать к Елизавете Петровне. Она больна, в школе не бывает и не знает, что случилось с Костей.

— Верно! — горячо поддержал Женька. — Елизавета Петровна хоть и поженилась, а Косте обязательно поможет… А влюблен он в нее ужас! Иду как-то по коридору, а…

— Ну ладно, без воспоминаний!.. — оборвал приятеля Ганька. — Вот что, ребята, вы бегите, а я пойду потише. Нога у меня болит.

Женька и Намжил побежали.

Ганька, чуть помедлив и переждав, когда они скроются из виду, тоже припустил, но только в другую сторону.

— Ганька нарочно сказал, что нога болит, — задыхаясь от быстрого бега, говорил Намжил товарищу. — Он и смотреть на Елизавету Петровну не хочет. Подумаешь, какой-то инженер для нее лучше Кости! Я и сам ей этого не прощу. А ты?

— Я? Ни за что!

Они подождали Ганьку и, поняв, что он не придет, поднялись на крыльцо, постучали.

Послышались шаркающие шаги, и дверь открыла старая, грузная женщина, мать инженера.

— Елизавета Петровна дома? — в голос спросили Намжил и Женька.

— Елизавета Петровна больна, — придерживая дверь рукой и заслоняя собою вход, сказала женщина, давая понять, что в дом она их не пустит…

Намжил попытался проскочить у нее под рукой, но старуха оттолкнула его и сердито повторила:

— Больна Елизавета Петровна, понимаешь?

Елизавета Петровна услышала этот разговор и крикнула свекрови:

— Мама, пустите ребят!

Недовольно пожав плечами, старуха посторонилась; ребята бросились в комнату.

Елизавета Петровна лежала в постели. Она показалась мальчишкам какой-то другой, не такой, как в классе. На ней была домашняя полосатая кофточка, и коса, как у девочки, свисала с подушки. Ее полная белая рука лежала на открытой книге.

Елизавета Петровна приветливо улыбнулась ребятам, велела взять стулья и сесть поближе к ней.

— Ну, что нового в школе? — спросила она.

— У Кости большие неприятности! Его, наверно, с работы снимут! — в один голос воскликнули мальчишки.

— Костю? — изумленно спросила Елизавета Петровна и приподнялась на локте.

— Из-за меня, — грустно сказал Женька и с трудом удержался от слез.

— У него деньги и ботинки украли, — Намжил показал пальцем на Женьку, — а Костя виноватым оказался.

Елизавета Петровна задумалась. Молчали и мальчишки.

— Не волнуйтесь, ребята, — промолвила она наконец. — Я поговорю с Ильей Ильичом… Такого вожатого найти нелегко.

— Невозможно, Елизавета Петровна, найти такого! — убежденно сказал Намжил, и Женька с готовностью поддакнул.

От Елизаветы Петровны мальчишки ушли успокоенные.

К их удивлению, Ганьки возле дома не оказалось.

— Смылся! И не поинтересовался даже нашим разговором! — рассердился Женька.

— Форточки у него захлопнулись, — покрутил Намжил пальцами около висков.

Оба решили, что Ганька неизвестно почему переменился в худшую сторону.

После ухода ребят Елизавета Петровна долго не принималась за книгу. Глаза ее были закрыты, но по движению бровей, по сосредоточенной складке между ними можно было угадать, что она не спит.

Ее размышления прервал жизнерадостный голос мужа.

— Ну что, дружочек, поправляемся? — спросил Владимир Николаевич.

Она открыла глаза, улыбнулась, протянула руку:

— Совсем хорошо. Зря валяюсь. Завтра все равно в школу удеру.

— Я тебе удеру! — целуя ее руку, шутливо пригрозил Владимир Николаевич и, подойдя к зеркалу, причесал черные волосы с заметными залысинами на висках. Он снял пиджак, оглядел себя со всех сторон, попытался застегнуть ворот на шее.

— Опять поправился! — пошутила Елизавета Петровна.

— Что ты, Лизочка, исхудал на работе! — И, засмеявшись, он снова поглядел на себя в зеркало.

На широком, довольно правильном его лице мелькнула удовлетворенная улыбка.

Он сел на край постели.

— У меня были ребята, — сказала Елизавета Петровна, — прибежали взволнованные. Рассказывают, что Костю могут снять с работы за ту историю… помнишь, я рассказывала?

— Ну и правильно. Общественность ввел в заблуждение. Славу себе хотел заработать.

— Нет, неправильно, — приподнимаясь на локте, горячо заговорила Елизавета Петровна. — Костя сделал все это из самых лучших побуждений. Поступил, может быть, не очень обдуманно, но бескорыстно. Как ты этого не понимаешь? И, главное, как этого не понимает Илья Ильич, такой умный и справедливый!