Язмурад Мамедиев - Родная земля

За чаем Карабай подобрел, разговорился. Но дела, ради которого приехали, не касался — плел были и небылицы, благо всякого повидал на своем неспокойном веку.

А Бахрам все помалкивал да бросал на хозяина быстрые взгляды — изучал. Наконец, сказал:

— Мне много говорили о вас, досточтимый Атанияз-бай. О вашем богатстве, о вашем прозорливом уме прослышаны даже за границей. Вас уважают мои могущественные, увы, далекие сейчас, друзья, бай-ага.

Атанияз не ожидал такой пышной речи в свою честь и покраснел от удовольствия, подумав, однако: «Неспроста расточают мед его уста». На всякий случай он поклонился гостю, и тот ответил ему поклоном.

— Всевышний по заслугам осыпал вас своими милостями, — продолжал Бахрам, прикасаясь пальцами к лицу и бородке. — Пусть же продолжается это вечно!

Долг вежливости требовал ответить на восхваления.

— Услышать добрые слова из уст столь большого человека, Бахрам-хан, — великое счастье и великая честь. Премного благодарен вам за оказанную милость. Да хранит вас аллах!

Приличия были соблюдены. Гость постепенно стал переходить от лести к делу. Он долго говорил о щедрости аллаха к тем, кто чтит веру и умножает богатства родной земли, о кознях шайтана, о людях, которые осмелились растоптать законы своих отцов, попрать священные писания, отступиться от бога. Он говорил о том, как трудно в эти дни испытаний истинным мусульманам.

— В единении наша сила и наше спасение, бай-ага, — сказал Бахрам. — И мы помогаем друг другу в беде.

— Истинно так, — со вздохом согласился Атанияз.

Бахрам понял его.

— Не надо вздыхать так тяжко, бай-ага, — проникновенно сказал он. — Я привез вам не слова утешения, а нечто более реальное. Наши общие друзья протягивают вам и вашим людям руку помощи.

У Атанияза алчно вспыхнули глаза. Он всегда готов был поживиться за счет другого.

Но гость не спешил раскрывать карты.

— Все в мире имеет свое начало и свой конец, — неторопливо говорил он будто бы важные, но в общем-то совсем пустые слова. — События чередуются, жизнь идет по пути, начертанному аллахом, — к лучшему. Но не все люди на земле стремятся украсить жизнь. Некоторые, напротив, хотят остановить ее плавное течение и повернуть в сторону. Не так ли, бай-ага?

Атанияз склонился, соглашаясь.

— Так происходит в вашем благословенном краю, — продолжал Бахрам и многозначительно добавил: — Но аллах не оставит правоверных. Есть сила против силы.

Атанияз подался к нему всем телом.

— Ваши друзья по ту сторону границы, бай-ага, раскроют свои объятья, когда вы со своим богатством, со своими отарами прибудете к ним, — пояснил Бахрам и цепким взглядом впился в растерянное лицо Атанияза. — Здесь вас ждут унижения, нищета, там — богатства и почести. Ваши дети будут учиться в таких больших городах, как Тегеран, Стамбул, даже в столицах Ференгистана [9] Ференгистан — Европа. . Они станут большими людьми, и вы будете счастливы до конца дней своих.

Атанияз думал. Вон куда повернул этот хан! Уйти с земли своих отцов!.. Но ведь здесь всему скоро придет конец. А, может, в самом деле, сам аллах послал сюда Бахрам-хана и нет иного пути…

— Идти на юг? — вслух спросил он.

Бахрам уловил в его голосе не уверенность еще, но уже надежду, — протянул баю обе руки и с чувством пожал его шершавые ладони.

— Аллах не оставит нас, — сказал он. — Только нельзя терять времени. Слуги шайтана могут помешать нам. Надо спешно оповестить всех верных людей — пусть готовятся. И чтобы молчок. Один болтун может поломать судьбу многих людей.

Через полчаса ночную тишину разрезал глухой топот копыт, сыновья и братья Атанияза поскакали в разные концы степи с тайным поручением.

Бахрам проснулся рано. На востоке едва-едва просветлело, когда он вышел из кибитки справить нужду. Огляделся. Вчера вечером ему показалось, что вокруг большие дома, а теперь он увидел войлочные юрты, низкие мазанки, скирды колючей степной травы.

«Боже мой, — подумал Бахрам, — и они так цепко держатся за свое мнимое богатство! Да не стоит даже пальцем шевельнуть ради того, чтобы жить в этой грязи. А они копошатся, как муравьи, все тащат к своей куче новые хворостинки и дрожат над ними, будто это нивесть какое счастье. Дураки! Вот попадут ваши отары в руки настоящих людей — тогда узнаете, что такое делать дело!»

Среди кустов яндака он увидел мужчин в белых рубахах и широких штанах, с медными узкогорлыми сосудами — кундуками в руках. Их вид тоже вызвал у него презрительную гримасу. «Дикари! Без священного омовения не могут взять утром кусок хлеба, а ходить в баню для них — грех».

С внезапной тоской вспомнил он строгий, полный света дом, в котором живет мистер Девис, упругую грудь Сюзанны, ее шепот в тот вечер… Эх, скорей бы домой! А там…

Но пока надо было вести себя, как все.

Он взял стоявший у двери медный кундук, хотел совершить омовение. Но следом вышел Атанияз, поспешно выхватил кундук:

— Что вы, что вы! Вода холодная. Я скажу, чтобы принесли подогретую.

Бахрам пожал плечами — ему было все равно, какой водой мыться.

Теплую воду принесла ему Зиба. Увидев ее, гость замер, как охотничья собака перед дичью. Нежная кожа семнадцатилетней девушки, большие глаза, блеснувшие на миг и тут же скрывшиеся под густыми ресницами, гибкий стан — все выдавало в ней расцветшую, но еще не тронутую красавицу. Тяжелые, черные до блеска косы на высокой груди придавали ей какое-то особое очарование. И даже красное платье и маленькая тюбетейка, украшенная браслетами, казались необычными, волновали воображение.

«Ого, — подумал Бахрам, провожая ее похотливым взглядом, — какая козочка выросла в этом захолустье! Пожалуй, она стоит подороже многих городских красоток. А уж свежести такой там не сыщешь. Эх, приручить бы ее!..»

Он даже причмокнул от удовольствия, но тут же испуганно оглянулся — не хватало еще, чтобы заметил отец!..

А Зиба с любопытством поглядывала на незнакомца, но поймав на себе его масленый взгляд, вдруг вспыхнула и резко отвернулась, так что косы взметнулись живыми черными змеями.

Минул день, солнечный, но не жаркий еще, радостный весенний день. И снова опустилась на степь глухая ночь.

Приглашенные Атаниязом баи сидели на коврах в просторном доме из сырцового кирпича. Дом этот с недостроенной верандой возвел Атанияз для пиршеств, но изменилось время, не до тоев стало, и дом пустовал, окруженный юртами и мазанками, скирдами степных высохших трав.

Атаниязовские сыновья встречали гостей далеко от поселка; прятали лошадь в сухом сае [10] Сай — пересохшее русло весенних ручьев. , вели приезжего едва приметными тропками к дому с завешанными окнами. Скрипела резная дверь, косые желтые лучи падали на истоптанную копытами, с лепешками сухого навоза землю — и снова ни огонька, ни звука.