Язмурад Мамедиев - Родная земля

В конторе была вся аульная верхушка — Батыр, председатель колхоза Бердыли, комсомольский секретарь Нурли. У окна курил Юрин.

Атанияз, здороваясь, подал каждому руку, спросил о здоровье, о житье-бытье.

Батыр указал ему на табурет возле стола, но Атанияз, поклонившись, сел на полу у двери, взглянул на собравшихся с напускным добродушием — эдакий простачок, готовый выполнить любое приказание. Утерянная было уверенность вновь вернулась к нему.

Батыр встал, вышел на середину комнаты и сказал почти спокойно:

— Как здоровье, бай-ага, как семья, как хозяйство?

Атанияз отозвался, погладив бороду:

— Слава аллаху, все хорошо.

Недобрая усмешка мелькнула под усами Батыра.

— «Хорошо»… Знаешь, зачем мы позвали тебя?

Атанияз смотрел на него снизу вверх. Это было неприятно, но встать он не решился.

— Скажите, послушаем.

Батыр, не сводя колючего взгляда с одутловатого байского лица, спросил негромко:

— А не слышал разве: кто-то поперек дороги у нас встал, против мероприятий Советской власти пошел?

Это новое слово — мероприятия — он проговорил смачно, подчеркивая его значимость.

Атанияз заморгал часто-часто, посмотрел на сидящих за столом, словно просил защиты.

— Не понимаю, что ты такое говоришь…

Батыр шагнул к нему. Немытые половицы скрипнули под его сапогами.

— Не понимаешь? А кто подговаривал чабанов не являться на вызов сельсовета? Люди на тебя показывают.

— Наговор! — взмахнул ладонями Атанияз. — Злые языки наболтали, не верьте! Да разве мы…

У Батыра стало дергаться веко правого глаза. Он резко повернулся, задел табуретку — она упала, загремев в наступившей тишине.

Атанияз стал медленно, опираясь спиной о стену, вытирая халатом остатки осыпавшейся извести, подниматься. Он всеми силами старался сохранить хотя бы внешнее спокойствие, с достоинством ответить этому мальчишке, голодранцу Батыру. Но страх и злоба мешали совладать с собой.

— Да что же это? — бормотал он, переводя взгляд с Батыра на тех, кто все еще молча сидел за столом, и на Юрина, темным силуэтом застывшего в проеме окна. — Наговорили на невинного человека… клеветники… враги мои, кому смирение мое не по душе. Бердыли, Нурли, вы мне в сыновья годитесь. Не верьте! Я же всегда с радостью… Только раз скажут — все сделаю. Вот излишек земли — отдал, слова не сказал, не то, что другие… Школу открыли — первый детей послал. Говорят, взрослых будут учить уму-разуму — тоже пойду… Как народ…

— Вот что, бай-ага, — прервал его Юрин. — Слушай внимательно. Детей в школу отдал — это хорошо. Только спасибо за это не мы тебе, а ты Советской власти сказать должен. Той самой власти, которую народ установил на своей земле не на год или два, а навечно, навсегда. Запомни это. И кто против нее пойдет — тот пойдет против народа, и пощады тогда не жди. Жизнь народа — как полноводная река. Вам ее не остановить, не вывести из русла. А попытаетесь — сомнет, захлестнет — не выкарабкаетесь.

Батыр сел за стол, двигая желваками скул. И Атанияз малость пришел в себя, одернул халат, приосанился.

— Я всегда рад помочь власти, — вставил он, выждав момент. — Как и раньше, все, что требуется… с радостью…

— Похвально, — сказал Юрий, подходя к столу и садясь рядом с Батыром. — Только жаль, что на словах — одно, а на деле — другое.

Атанияз весь напрягся, подался к нему, готовясь отвести новый удар. Но он был столь неожиданным, что бай растерялся.

— Сколько вы получили в прошлом году в своем хозяйстве шерсти и каракуля и куда дели? — спросил Юрин, играя в пальцах карандашом.

Атанияз поперхнулся, закашлял. Вон куда поворачивают. И это разнюхали.

— Все государству, — забормотал он и стал ощупывать карманы. — У меня и квитанция есть… В городе, в контору все сдал — и шерсть и смушки… Куда она запропастилась?..

— Ладно, — сказал Юрин, — квитанция нам не нужна. То, что вы государству сдали, мы знаем. Но вот вопрос — все ли сдали?

— Все, видит аллах, все, — лепетал, как ребенок Атанияз.

— А нам известно: кое-что вы продали за границу, — в упор глядя на бая, сказал Юрин. — Верно?

Руки Атанияза все еще судорожно шарили по халату. Он хотел встать и не смог.

— Вах, как можно говорить такое? Разве я враг своей страны? Все готов сделать, чтобы мой народ…

— Постыдись! — крикнул Батыр. — «Мой народ»… Враг ты своему народу, вот кто.

— Да я… Сколько скота у меня калтаманы угнали за границу! Нищим сделали. Неужели же я сам, своими руками отдам им добытое потом?

— Это ерунда, — сказал Юрин. — Никто ваш скот через границу угнать не мог, если вы сами того не захотели. Не те времена. — Он раскрыл тетрадку, спросил: — Сколько вы сдали шерсти?

— Четыреста баранов остриг и все, до последнего грамма, отвез в город, — быстро ответил Атанияз.

— А всего баранов сколько?

— Четыреста.

— А пастухов?

— Ай, да какие у меня пастухи? Сыновья за стадом смотрят. Ну, двое-трое помогают им, так это по-соседски.

— А вот у нас сведения, что на вас работают более сорока чабанов. Чьих же баранов они пасут?

— Не знаю, аллах свидетель, не знаю. Не мои бараны. Кто там чьих баранов пасет — не знаю, не ведаю.

— Ладно, — Юрин захлопнул тетрадку. — Вот вы говорили, что охотно, даже с радостью поможете Советской власти. Что ж, помогите. Пришлите всех этих людей — мы вам фамилии дадим, если уж вы их не знаете, — пришлите в поселок. Нам надо поговорить с ними.

Наступила тишина. Потом Атанияз тихо засмеялся.

— Вы шутите, товарищ, — сказал он. — Как же я заставлю их приехать, если они не хотят? У каждого своя голова. И руки. Хе-хе… Дадут по шее — долго будешь помнить.

— Не хочешь? — снова поднялся Батыр, темнея от гнева. — Отказываешься? Да еще смешки!..

Атанияз поднялся. Сказал с обидой:

— Стыдно мне с моей бородой… Но чего не могу, того не могу…

Батыр остановился против него, долго, испытующе, словно видел впервые, разглядывал, потом, сощурившись, с угрозой в голосе сказал:

— Мы тебя предупредили, Атанияз. Про твои темные делишки нам все известно. Так вот — через неделю не будет здесь твоих чабанов — пеняй на себя. Шутить не будем, ты знаешь. Ты бородой клялся. Не сделаешь, что говорим, знай: борода твоя, а рука — моя. Понял?

У Атанияза тряслись губы — от злости и обиды.

— Я все сделаю, — невнятно ответил он. — Детей в пески пошлю, скажу, чтобы ваши слова передали. Но что получится — не знаю. Не в моих силах, поверьте.

— В твоих, — уверенно сказал Батыр и круто, по-военному повернулся к нему спиной.

— Так… я… пойду, — пробормотал Атанияз и, кланяясь, стал пятиться к двери.

Он уже взялся за ручку, когда Батыр, не оборачиваясь, остановил его:

— Постой. Иди сюда.

Атанияз робко приблизился, перебегая глазами с одного лица на другое.