Язмурад Мамедиев - Родная земля

Артыгуль сняла руку с головы сына, судорожно скрестила пальцы, — так она всегда делала, если волновалась.

— О, великий аллах, отведи беду! — прошептала она, раскачиваясь из стороны в сторону.

Акмурад забеспокоился.

— А что такое, мама? Это был плохой человек?

Мать вместо ответа притянула его к себе, прижала к груди голову сына, и он притих, детским сердцем чуя неладное.

— Ты не спросил, как его зовут, Акмурад-джан?

— Ну, как же бы я спросил — ведь он взрослый…

— Конечно, конечно, — рассеянно сказала мать, продолжая разбирать пальцами его спутанные вихры.

— Он дал шоколадку, и сказал, чтобы я никому пока не говорил про эту встречу.

Артыгуль вздрогнула, и сын почувствовал это, испуганно вскинулся.

— Ты его знаешь, мама?

— Какой он из себя? — уже не умея скрыть тревоги, спросила Артыгуль.

— Ну… такой… лицо строгое, глаза большие… Он обыкновенный, мама.

— А ты вспомни, — тормошила его мать, — может быть, давно, когда был еще совсем маленький, видел его? Помнишь, как мы внезапно снялись, погрузили все на верблюдов и поехали в пески? За нами гнались, стреляли… Потом я упала, ты побежал ко мне… Ну, помнишь?

— Помню, как бежал, — заражаясь ее волнением, почему-то очень тихо ответил Акмурад, — как ты прижала меня к себе… Потом что-то произошло, но ты не давала мне смотреть…

— Тогда ты не видел этого человека среди ушедших с караваном?

— Я не помню, мама, — виновато сказал Акмурад.

— Ну, ладно, успокойся, — проговорила мать, но рука, гладившая сына, предательски дрожала, и он чувствовал это, и его тоже начал бить озноб.

— Он из тех, кто бросил нас в пустыне?

— Да, сынок.

— Это мой отец? — напряженно, с внезапно перехваченным дыханием спросил Акмурад.

Мать повернула его лицо к себе.

— Что ты, твой отец умер.

Он снова затих у нее на груди.

А мать, успокаивая его, сама волновалась все больше. Кто этот человек? Уж не Карабай ли? Но что ему нужно? Узнал, что жизнь ее и сына при Советской власти наладилась и со злобы пришел все поломать?.. А, может… У нее сердце зашлось от этой мысли. Может, он на правах брата Каракоча желает взять ее в жены?

Она вскочила так неожиданно, что мальчик испугался.

— Ты что, мама?

Артыгуль поспешно набросила на голову платок, уже в дверях бросила сыну:

— Ты сиди дома, не выходи. Я скоро.

— Куда ты? — крикнул перепуганный Акмурад. — Уже темно.

Ома вернулась, прижала его к себе, сказала ласково, почти спокойно:

— Ничего с нами не будет, Акмурад-джан, ты не бойся. Советская власть нас не оставит. Я схожу в милицию, расскажу на всякий случай. Ты подожди меня. Вернусь, будем чай пить. Ты у меня умница.

Она ушла, а он, чтобы отвлечься, достал учебник, стал рассматривать картинки.

Заскрипела дверь. Акмурад вскинул трепетные глазенки, весь потянулся навстречу матери. Но это была не она. Давешний незнакомец с вымученной улыбкой на лице входил в комнату. За ним выглядывал из-за плеча — еще один человек. Акмурад вскочил, закричал. Неизвестные кинулись к нему, зажали рот.

— Тихо, тихо, мальчик. Мы не враги тебе.

Акмурад, изловчившись, укусил одного в руку, крикнул:

— Мама!

Его больно ударили по щеке, сунули в рот вонючую тряпку.

— Молчи, дурак, — прохрипел тот, второй. — Мать ждет тебя. Идем.

Они подхватили Акмурада и понесли. Мальчик отбивался руками и ногами. Но разве справиться было ему с двумя взрослыми?..

По дороге им встретились еще трое.

— Ну, как? — спросил тот, что угощал мальчика шоколадом.

— Все. На дне Мургаба уже.

Акмурада сковал ужас — он понял, о ком шла речь. Рванувшись, он хотел вытолкнуть изо рта тряпку, закричать, чтобы услышали люди, но его подняли и кинули поперек седла, на чьи-то колени.

Конь рванулся и помчался по ночной улице.

Путь до Кровавого колодца был дальним. Маленький отряд Эмирова шел на рысях уже несколько часов, кони и люди устали.

Когда солнце поднялось высоко и стало припекать, отряд находился возле Хаузханской впадины. Заметив колодец, Эмиров приказал сделать привал. Красноармейцы расседлали коней, принялись устраивать навесы.

Эмиров раскрыл планшет, стал водить карандашом по карте, рассчитывая, когда отряд достигнет Кровавого колодца, у которого, словно оправдывая его мрачное название, разыгралась страшная драма.

Всадники, высланные наблюдать за местностью, прислали связного. Не слезая с коня, он торопливо доложил:

— Человек замечен. Пеший. Один.

— Задержать, — коротко приказал Эмиров.

Вскоре неизвестный был доставлен в лагерь. Вид у него был измученный, одежда в пыли, ноги подгибались. Он сразу сел, попросил попить. Ему дали чаю. Он стал жадно, обжигая губы, пить. Утолив жажду, вернул кружку.

— Кто ты? — спросил Эмиров.

— Чабан я, — все еще тяжело дыша, сказал задержанный. — С Кровавого колодца иду. Ой, что там было!

Несколько пар глаз смотрели на него жадно. Он обвел лица красноармейцев туманным взглядом, продолжил рассказ:

— С Бердыли я был. Это наш башлык из колхоза "Сынпы гореш". Перепись скота проводили. Байские отары тут всюду. Сначала все шло хорошо, а потом… У Кровавого колодца все и произошло. Напали на нас. Может, мы и отбились бы, да предатель все испортил, переметнулся к баям.

— Кто такой? — спросил Эмиров, сверля чабана вороньими круглыми глазами.

— Мердан Нарлиев. Наш же, из колхозников. А такой сволочью оказался.

— Ага, — загадочно произнес Эмиров и оглядел красноармейцев, сгрудившихся вокруг. — Понятно.

— Там еще эти были, — сказал задержанный, — ну, которые в земле ищут…

— Геологи, — подсказал кто-то.

— Ну, да, геологи. Старик один и дочка его. Он, когда заваруха началась, стал по радио передавать, да ему не дали. Ворвались калтаманы, выволокли его из палатки…

— Ну? — подстегнул его Эмиров.

— Не знаю я, — вздохнул чабан. — Стрельба началась, я отполз, за куст спрятался. Увидел, такое дело, — и наутек. Не знаю, как жив остался.

— Ладно, — сказал Эмиров, поднимаясь, — там разберемся. — И приказал негромко: — По коням.

— А как же я? — обеспокоенно заглянул ему в лицо чабан.

— Поедешь с нами.

Кровавый колодец встретил их тишиной. Вокруг на песке были разбросаны вещи геологов — разбитые приборы, раскиданные образцы пород, распоротые ножами спальные мешки, обгоревшие остатки рации — видимо, ее завернули в палатку, облили керосином и подожгли. Только одинокая юрта чудом уцелела.

Бердыли и Макаров лежали рядом. Лица их были изуродованы, залиты запекшейся кровью, рты забиты песком, глаза выколоты.

Эмиров театрально заскрипел зубами.

— Я из-под земли достану этого предателя Мердана, — проговорил он. — У, продажная собака!