Язмурад Мамедиев - Родная земля

Он вскочил, озираясь, — и услышал легкие шаги. "Не испугалась позора быть увиденной кем-нибудь, гнева отца, — значит, любит!"

Зиба тяжело дышала. Он нашел в темноте ее пальцы прижал к груда.

— Наконец-то… Я извелся, ожидая, — прошептал он радостно.

— Мама все не спала, — также шепотом ответила Зиба. — Бессонница у нее в последние дни.

В последние дни… Он и сам не находил себе места. Да и кто сможет спать спокойно накануне такого шага?..

— Утром вы уходите, — сказал он.

— Да. А ты уже сейчас?

Он вздохнул, не сразу ответил.

— Не знаю, Зиба, — наконец, решился он, — может, я и не пойду на юг.

Пальцы ее затрепетали в его руках.

— Я не понимаю тебя, — упавшим голосом, еле слышно сказала девушка.

— Я и сам не понимаю, — горячо зашептал Керим, вглядываясь в ее лицо. — Как я мог даже подумать о том, чтобы покинуть свою родину, навсегда уйти в чужие края! Все эти дни, все ночи я думал об этом — и мне стало страшно, Зиба.

Она закинула голову, посмотрела на него снизу вверх, — Керим близко увидел тускло блестящие глаза.

— А я?

Он вздрогнул, услышав этот стон.

— Зиба, родная моя, я давно хотел… но все не решался, но теперь, когда все решается, когда завтра будет поздно; я хочу… Скажи мне, Зиба?.. Я люблю тебя больше жизни. А ты — любишь ли ты меня?

Зиба прильнула к нему, и он ощутил, как вздрагивает она, как податливы ее плечи под его ладонями, — и задохнулся от счастья. Завиток на ее виске щекотал его губы, Керим жадно вдыхал полынный запах ее волос, ни о чем не думая.

Вдруг что-то стукнуло в стороне. Зиба отпрянула, оглянулась, привычным движением заправила выбившийся локон под тюбетейку.

— Там мы будем вместе, — шепнула она. — Отец не будет против, вот увидишь.

Керим опомнился, снова нашел в темноте ее руки.

— Мы должны быть вместе здесь, на своей земле, Зиба. Давай останемся, и все будет хорошо.

— Как останемся? — голос у Зибы дрогнул. — Ведь отец не разрешит мне.

— Ну, конечно, не разрешит, — взволнованно подхватил Керим. — Мы сами, ты и я. Пойми, на чужбине мы не будем счастливы, мы пропадем там!

Зиба молчала, и он не мог в темноте разглядеть ее поникшего лица.

— Нет, Керим, это невозможно. Я не оставлю отца и мать.

У Керима похолодело сердце. Он все еще сжимал ее пальцы, но вдруг почувствовал, что между ними вырастает стена.

— Зиба! — позвал он.

Она осторожно высвободила свои руки.

Керим мог еще шагнуть за ней, обнять, забыться. — а там будь что будет. Они будут вместе — это главнее. И работы Керим не боится, прокормит себя и ее где угодно, уйди хоть за тридевять земель. Ну, протяни же руку, обними любимую!..

Но он стоял, не шевелясь, все яснее чувствуя, что стену между ними не разрушить, да и ни к чему пытаться даже. Что должно было решиться — решилось.

— Прощай, Зиба, — потерянно сказал он. — Будь счастлива, сердце мое, любовь моя!

Зиба замерла возле него.

— Так это правда, Керим?

— Да. Не забывай меня, Зиба.

Месяц плыл в темном небе. Звенели в степи цикады. Овцы чмокали во сне, шевелились, вдруг взбрыкивала одна, но тут же успокаивалась, затихала.

— Значит, мы больше не увидимся, Керим?

Нет, еще можно сделать этот шаг к ней, найти горячие плечи, почувствовать прерывистое дыхание на своих губах…

Кериму показалось, что рядом стоит Чары, шепчет:

— Ты же обещал отомстить за меня…

Жутко стало парню.

— Прощай! — глухо сказал он и шагнул назад, в темноту, чтобы уже не поддаться искушению.

— Как же я буду жить без тебя, Керим? — донесся до него голос Зибы, приглушенный сдерживаемым рыданием.

Это был плач смертельно раненой птицы, и Керим замер на мгновение. А он, как он будет жить без нее?..

А без родины? Эта мысль словно бы толкнула его в спину, и он побежал прочь, чувствуя, что еще немного, и он потеряет силы, вернется — и все будет кончено, тогда ему не вырваться из сетей…

Никто из часовых не обратил внимания на человека, поднимающегося из впадины с верблюдом на поводу: знали — в эту ночь чабаны угоняют отары на юг.

Миновав посты, Керим сел на белого верблюда и погнал его по степи — к далекому колодцу, где, как он узнал, должен был заночевать Карабай.

Он был уверен, что именно Карабай — убийца его несчастного друга, и спешил, боясь опоздать, упустить, — уйдет Карабай за границу, не достанешь его тогда, не выполнишь клятвы, останется Чары не отмщенным.

Сейчас Керим не думал о предстоящей встрече, гнал от себя боязливое чувство, рожденное страшным словом — убить. Диким казалось всегда Кериму убийство человека человеком. Поднять руку на такого же, как сам, — с его надеждами, радостями, болями, — и враз оборвать жизнь, положить конец всему. Кто, кроме аллаха, имеет на это право?..

— Ты не мужчина — пока не убил человека, — сказал ему как-то один из калтаманов, повстречавшихся давным-давно в степи.

Тогда Керим вспылил, наговорил нивесть что, в пылу обозвал калтамана трусом и извергом, — тот едва не убил его, калтаманы, смеясь, оттащили разбушевавшегося приятеля, сказали, что мальчишка не дорос еще до понимания настоящих мужских законов.

И вот встал перед ним этот вопрос — отомстить за невинно погубленного друга. Только как? Убить Карабая?

На днях он купил по случаю у проезжего человека пятизарядную винтовку и мешочек патронов к ней. Уединившись, выстрелил несколько раз — бой у винтовки был точный. Потом разобрал ее, завернул до поры в тряпку, спрятал. А этой ночью, приостановив верблюда, собрал винтовку, вогнал в магазин патроны, закинул за спину, хотя еще и не знал, решится ли стрелять в Карабая, — все еще думалось скрутить его да приволочь к властям — берите, это он убил чолука Чары!.. Но знал, что с Карабаем шутки плохи, ему-то самому убить человека — раз плюнуть, все равно, что ткнуть палкой ишака в холку, чтоб быстрее шел. И глазом не поведет, только усмехнется недобро, толкнув сапогом холодеющее тело. Поэтому успокаивающе действовало на Керима постукивание тяжелой винтовки по спине.

По-разному виделась Кериму встреча с Карабаем. А вчера проснулся он среди ночи с тяжело бьющимся сердцем — сперва не мог понять от чего, все оглядывался испуганно, потом понял — сон. Привиделся ему Карабай. Странный, похожий на змею, только голова человечья, карабаевская, хоть и шипит по-змеиному. Изогнулся, кинулся на Керима; тот — палкой по гибкому ускользающему телу. Но Карабай изловчился, обхватил Керима гибельными, безжалостными кольцами, стал давить, а зубами к груди подбирается, сердце выхватить норовит. И жутко, и противно, и дышать нечем, и сердце вот-вот распорют острые клыкастые зубы… Вскочил Керим на измятой постели, едва не закричал в страхе. Хорошо, только сон…