Яков Ершов - Журавли над школой

Нажарившись вдоволь, бежали в лес. Вековые сосны шумели высокими кронами, и казалось, что там, вверху, своя жизнь, сутолочная и беспокойная, открытая всем ветрам. А внизу, в тени деревьев, нет ни пронизывающего ветра, ни жгучего солнца. Тут мир полумраков.

Домой возвращались к обеду.

А на другой день опять шли на реку. Однажды только разбежался Петька, чтоб сигануть в воду, а Коля Даниленко остановил его:

— Стой! Не буду стрелять. Не хочу Чапаева убивать.

Взмолился Петька:

— Да что ты, Колька! Ведь не взаправду же!

— Все равно не хочу, — упрямился Коля.

Так и расстроилась игра. Скучно без игры. Потолкались по селу. Сходили на хутор. Скучно. И тогда Петька придумал новую игру.

Вырезали за рекой прутья подлиннее. Сделали из них сабли. И поскакала красная кавалерия. Попался на пути заросший лопухами овраг. Лопухи изрубили. Потом налетели на крапивные заросли. И крапиву повалили.

Уселся Петька на плетне, высматривает, не появится ли где еще враг, не найдется ли работа их саблям. Не увидел ничего Петька, а чтоб ребятам не скучно было, запел звонко, задорно:

Вася подхватил:

Только хотел Петька продолжить песню дальше про Буденного и про весь народ, как увидел: из соседнего переулка выдвигается на луг целое гусиное стадо. Впереди — дородный белый гусак, спесиво поднял красивую голову. Только шипит на ребят да глазом сердито косит. А за ним с дюжину степенных, но крикливых гусынь.

— Полундра! — закричал Петька, обнажая саблю. — Беляки село заняли. Бей их! За батьку моего, что бандиты порешили.

И понеслась в атаку красная кавалерия. Свистят прутья-сабли, гиком и визгом наполняется улица.

— Бей, гони! Обходи с фланга!

Изрубили беляков кавалеристы, загнали в овраг. Еще немного — и протрубит Петька отбой, отведет свою армию. Да, на грех, откуда ни возьмись появился перед ними мужик — хозяин тех гусей.

— Вы что творите, озорники? Вот я вас теми прутьями!

Как стайка вспуганных воробьев, рассыпались ребята кто куда.

Сидит Петька в зарослях репейника. Обжегся весь. Но терпит. Подполз к нему Вася:

— Что будем делать? Отступать надо.

Петька и сам понимает, что дядьке в высоких сапогах не страшны ни крапива, ни репейник, быстро их переловит. Но вспомнил он, что Чапаев никогда не отступал, и сказал твердо:

— Хоронитесь. Может, пронесет.

Но не пронесло. Всех спас Петька, на себя отвел удар, а сам уйти не сумел. Поймал его дядька, и весь вечер болела потом спина.

Дома старший брат Василий сказал строго:

— Будет тебе баклуши бить. Пора к хозяйству привыкать.

Мать вступилась было:

— Пусть побегает, пока каникулы. Осень придет, опять за парту.

Но Василий настоял на своем:

— Пусть к делу пристраивается.

И стал Петр пристраиваться к делу: корову пасти, сено сгребать. Реже появлялся на реке. Уходили в прошлое детские игры, взрослели ребята. Как-то зашел к Васе Прокопенко. А он с паяльником возится. Дым, копоть в хате.

— Чего это ты?

— Да думаю радио наладить. Наушники вот достал, а с приемником что-то не получается. В чем ошибся, не пойму.

Провозились дотемна, но так ничего и не добились.

В другой раз забежал к Васе Кириленко. А тот, оказывается, в Киев уехал: решил разузнать, нельзя ли поступить в техникум. Все чаще мечтал об этом и Петя, все откладывал поездку, да так и не собрался.

Первым о беде узнал Вася Прокопенко. Все последние дни он только и делал, что возился с радиоприемником. Надоел до того, что мать прогнала его в сарай. А для него наступило как раз самое горячее время: приемник начал подавать признаки жизни.

Сестренка меньшая все вертелась под рукой:

— Вась, дай мне послушать. Ну дай.

Оттолкнул ее свободной рукой:

— Уйди, Галка, не мешай. И без тебя тошно.

Обиделась Галя, забилась в угол, сычом оттуда глядит.

Васе не до нее. В наушниках как раз какие-то слова пробиваться стали: «Москва…» Потом тревожное: «Без объявления войны… бомбили Киев… Наше дело правое…» И все смолкло.

Повертел Вася наушники, покрутил — ничего больше не слышно. Бросил все, даже не предупредил Галю, чтоб не трогала, и побежал к Петру. Мать ответила: нет дома. Завернул к Васе Кириленко. Сказали: с утра ушел на рыбалку. Метнулся на реку. Не добежал. Перехватило дыхание. Остановился на берегу, хватая открытым ртом жаркий воздух. И сразу же увидел Петьку. Он, видать, только что переплыл реку и прыгал теперь на одной ноге, склонив налево голову, — выколачивал из уха воду. Вася прыгнул с обрыва, крича и размахивая руками, помчался к другу. Ноги вязли в песке, силы таяли с каждым шагом. Не одолел метров десять, со стоном упал на песок, силясь выкрикнуть самое важное. Но раздавалось лишь какое-то невнятное сопение. Спазмы сдавили горло. Так бывает во сне, когда приснится что-то страшное и силишься позвать на помощь, кричишь, а звука нет, ничего не слышно.

Петька сперва подумал, что Василь балуется, изображает из себя чудака. Но потом, глянув на его судорожно подергивающееся бледное лицо, на полные страха глаза, поспешил на помощь:

— Что с тобой?

— Ребята! Фашисты… Киев бомбили…

— Брось дурить!

— Ой, не могу. Спеклось все в горле. По радио слышал. Приемник барахлил. Но отдельные слова… Точно…

— Что же это? — с тревогой спросил подбежавший Кириленко. — Война?

— Война! — выдохнул Вася.

Петр, прыгая на одной ноге, уже натягивал штаны.

Вскоре мальчишки журавлиным косяком, преодолевая речную пойму, мчались к селу. Они в одночасье повзрослели. Уже не пересмеивались, как обычно, не балагурили. На их строгих лицах лежала теперь тень тревоги и ожидания.

В селе уже знали о случившемся. Как-то необычно, тревожно и глухо, хлопали калитки. Петька, чуть не сбив у порога мать, влетел в хату:

— Где Василий?

Мать отвернулась, прикрывая рукой лицо, пояснила:

— В поле.

— Послать надо.

— Побежал уже Леша.

Говорили в тот вечер мало. Старший брат Василий сидел с женой поодаль. Думали, наверное, об одном: скоро ль доведется свидеться. Петр понимал, что с уходом Василия на фронт вся мужская работа в хозяйстве падет на них — младших братьев. И мысленно уже готовил себя к этому.

Провожали старшего без слез. Петр запомнил, как, положив свои тяжелые ладони: одну — на его плечо, другую — на плечо Алексея, Василий сказал:

— Ну, хлопцы, за мужиков остаетесь. Смотрите у меня тут. Держите хозяйство в порядке.

Петр, глядя на него горящими глазами, прошептал:

— Я до тебя проситься буду.

Василий сердито сдвинул брови, погрозил пальцем: