Яков Ершов - Журавли над школой

— Не шуткуй. Игры, брат, кончились. Еще хлебнете слез да горя. Успеете.

Видел Петр: в тот день, считай, из каждого дома уходили на войну солдаты. И в каждой хате оставались хлопцы, где чуть старше, где младше Петьки. Что-то сейчас у них на душе? Не увидишь их играющими на широких улицах села. Нет никого у реки. Но с соседнего двора доносится стук топора. Совсем рядом гремят пустыми ведрами.

Очистив хлев, Петр швырнул в угол вилы и с силой захлопнул дверь. Он направился было в хату, но отдаленный гул, к которому он прислушивался уже давно, вновь привлек его внимание. Позапрошлую ночь с запада, из-за реки, явственно доносились далекие взрывы снарядов. А теперь гул сражения слышится уже и днем.

«Ух!» Снаряд не долетел до села, упал в реку, и глухой взрыв взметнул высокий столб воды.

Петр выбежал на улицу. Непривычно безлюдной, пустынной показалась она ему. Не выгоняли хозяйки коров на луга, не выпускали птицу. Село будто вымерло. Насторожилось, притихло. Но Петр знал: работали женщины на колхозной ферме и в каждой хате сидели ребятишки и старики. Если получше присмотреться, то почти за каждым окном можно увидеть горящие страхом и любопытством детские глаза.

На опушку леса красноармейцы выкатили пушку. Петр уже не раз встречал такие. И знал — эта метко бьет по фашистским танкам. Четыре бойца остановились, вытирая рукавами гимнастерок пот с лица.

— Эй, хлопец! — крикнул один из них, со значком артиллериста в петлицах, худощавый, длинный как жердь. — Нет ли воды напиться?

— Заходите в хату, — пригласил Петр.

Боец устало махнул рукой:

— Некогда нам по хатам разгуливать. Вишь, как прет! — и он кивнул на реку, где опять поднялся белый столб воды.

Петр вынес кувшин с водой. Припадая воспаленными губами, боец жадно глотнул раз-другой, потом передал кувшин товарищам.

— Ну как там? — спросил Петр.

— Как? — зло ответил боец. — Отходим. Ломит враг нашу силу. Снаряды все вышли. Пушку решили спасти.

— Как же вы ее через реку? — удивился Петр.

— А вот так! — все так же сердито отрезал артиллерист. — Решили: или вместе с ней утонем, или вытянем.

Боец смахнул рукой струйки пота со лба, отрывисто бросил товарищам:

— Ну, налегай, ребята. До вечера надо отведенный рубеж занять. А там, может, и снаряды подвезут. Тогда заговорит наша милая, — он ласково провел рукой по стволу пушки.

Некоторое время Петр шел за ними.

— Братеника моего не встречали где? — неожиданно спросил он. — Вот так же ушел, с первого дня войны.

— Чудак! — обернулся артиллерист. — Где же в таком кромешном пекле братеника твоего встретить? Тут мать родную не сыщешь.

— Оно, конечно, — согласился Петр. — Василием братеника-то кличут. Василий Зайченко. Может, слышали?

— Нет, не слышали.

Пушка завязла в сыпучем песке.

— А ну, навались, — скомандовал артиллерист.

Петька схватился за колесо вместе со всеми. У околицы бойцы остановились передохнуть.

— Ну, хлопец, прощай! — сказал артиллерист. — Спасибо тебе за подмогу. Да смотри остерегайся, парень. Фашист близко. Последние заслоны отходят.

Петя с тоской глянул на село. И вдруг решился:

— Возьмите меня с собой, а? — с мольбой смотрел он в глаза бойцов. — Не смогу я тут. Не стерплю. А у вас все буду делать, что прикажете. Не глядите, что я маленький, сила во мне есть, жилистый я. А? Возьмите?!

А у бойцов самих навертывались на глаза слезы. Конечно, взять бы надо пацана. Жаль его оставлять на горе да муки. А как возьмешь, куда возьмешь? Сами не знают, где будут завтра. Удастся ли живыми вернуться обратно? Ответил один то, что думали все:

— Куда же мы тебя возьмем, хлопец? Нет у нас такой возможности. Нам завтра держать ответ перед народом, за честь свою, за Родину насмерть стоять. Разве ж тут до тебя будет?

Понял Петр, что помехой он будет красноармейцам в бою. Поэтому сказал только:

— Дайте хоть провожу вас до шляху.

— Вот это добре.

Петр провел бойцов через лес. Показал, где проходит шоссе. Когда шел обратно, снова с грустью заметил, что село словно вымерло. Даже куры, постоянно копавшиеся в дорожной пыли, куда-то скрылись.

Ночь он провел в тревоге. Ворочался. Вздыхал. Едва забрезжил рассвет, поднялся и ушел на реку. Здесь никто его не увидит. А он сможет наблюдать за всем, что происходит в селе. Медленно тянулись минуты. Красный диск солнца нехотя поднимался над острыми вершинами сосен. На дороге, отлого спускающейся от леса, заклубилась пыль, и в село, тарахтя, влетели немецкие мотоциклисты. Петр видел, как фашисты стали сгонять на площадь жителей, как с пистолетами носились за уцелевшими поросятами. Возвращаться в село было небезопасно. Петр встал и медленно побрел в лес.

Уже более месяца не виделся Василь Кириленко со своим дружком Петром Зайченко. Знал, что Петр ушел из села, обещая найти партизан. Но время шло, а Петр не давал о себе знать. Не случилась ли с ним беда?

Хата Кириленко стояла на краю села, у самого леса. Василь, несмотря на строжайший запрет, целыми днями пропадал в лесу. То ходил за хворостом, то разыскивал якобы пропавшую корову. На улицах села появлялся редко. Не хотел встречаться с фашистами. В тот памятный день тоже встал пораньше, чтобы, пока в селе тихо, принести из колодца воды. Только спустил журавль, как увидел на срубе бумажку. Оторвал ее и сунул в карман. Дома рассмотрел повнимательней, торопливо позвал мать:

— Мам, посмотри-ка, что на кринице нашел. Читай!

На листочке, вырванном из ученической тетради, кто-то торопливо вывел карандашом:

«Товарищи! Не покоряйтесь фашистам. Пусть не будет им житья на нашей земле. Уходите в лес, к партизанам. Смерть немецким оккупантам!

Командир партизанского отряда Петр Зайченко».

— Видала! — торжествовал Вася. — Командир отряда! И четко так выведено. Буква к букве. Чтоб каждый прочитать мог.

Мать хмуро поглядела на него, спросила, будто без интереса, так, на всякий случай:

— Это какой же Зайченко? Не приятель ли твой?

— Он, — весело отозвался Вася. — Ох и смелый парень!

— Ты поосторожнее с ним, со смелым-то, — строго предупредила мать. — Гляди, фашисты узнают — не помилуют. Дай-ка сюда бумагу-то.

Она скомкала листовку и, устало ступая, прошла на кухню. Долго еще оттуда раздавалась ее сдержанная воркотня. Василь не обиделся на нее. Он знал, что сердится мать для вида. А на самом деле сама по вечерам принимает в доме людей из леса. Кто же это, как не партизаны? От него не скроешь. Вот наступит ночь — партизанская союзница — и опять придет от них гонец. И будет мать шептаться с ним да поглядывать, спит ли он, Василь. А он и не подумает ее расстраивать, притаится, закроет глаза. Пусть себе шепчутся, пусть думают, что он спит. И он знает: про листовку мать не преминет сегодня же передать партизанам. Хорошо бы спытать связного: чья это работа? Да разве он скажет! Военная тайна. Сами, дескать, про листовки первый раз слышим и командира такого — Петра Зайченко — не видели. Да Василь не будет на них в обиде. Понимает: секрет есть секрет, не всякому его скажешь. Зато у него, Василя, есть теперь настоящая военная тайна: Петра-то Зайченко уж он как-нибудь знает. Парень что надо, не подведет.