Яков Ершов - Журавли над школой

— Да все корову высматривал. Может, она на луга подалась. Никто ведь не знает.

Испытующе поглядев на парня, Игнат показал в сторону реки:

— А что это за дымки там на горизонте?

— Не знаю, — задумчиво произнес Вася. — Я сам все смотрю на них. Никак догадаться не могу.

— Что ж тут догадываться-то, — угрюмо сказал Игнат. — Села жжет фашист. Вот и курятся дымки в небо. Эх, лютует враг. В злобе своей облик потерял человеческий.

Игнат сжал большие свои кулаки до хруста в суставах. Черные густые брови его, как тучи, опустились на глаза.

— Как в селе-то? — спросил он. — Тихо?

— Где сейчас тихо? — зло обронил Вася. — Вчерась в овраге фашисты четырех стариков расстреляли. Говорят, коммунисты. А их все село знает. В душе-то они, конечно, коммунисты, а в партии никогда не состояли. Позавчера каратели хату спалили. Нашли на чердаке раненого красноармейца. Хозяйку с двумя пацанами заперли в доме и вместе с тем бойцом сожгли. Объявлений понавешали: шагу нельзя ступить — расстрел. И так — расстрел, и этак — расстрел. Вот, как хочешь, и поступай. Не стало нам житья от ворога.

Игнат давно понял, что этому случайно встретившемуся ему пареньку можно довериться. Поэтому он не стал больше испытывать его, а сразу спросил:

— Ты, конечно, в селе всех знаешь. Скажи-ка мне, где хата Данилы Кириленко?

— Ха! — усмехнулся Вася. — Еще бы мне не знать эту хату! Данила — мой отец!

— Гляди-ка! — искренне удивился Игнат. — А ведь мне к нему надо, к Даниле.

Вася оттолкнулся от сосны, о ствол которой опирался плечом.

— Тогда пойдем, провожу, — предложил он.

Игнат посмотрел на пойму реки, где на горизонте угасала неяркая заря, тихо сказал:

— Нельзя мне сейчас, хлопец. В селе никто не должен знать, когда и к кому я пришел. Придется, видно, подождать, пока стемнеет. Может, поищем твою корову?

— Куда там! — усмехнулся Вася. — Разве ее найдешь!

Совсем стемнело, когда Вася привел Игната к своей хате. За те полчаса, что провели вместе на опушке леса, они успели подружиться, и Вася шел с ним в дом без опаски.

— Погоди-ка, — остановил его Игнат. — Зайди пошукай сначала, нет ли кого постороннего.

Через минуту Вася, скрипнув дверью, вышел и дал сигнал, что можно заходить. Прежде чем шагнуть на крыльцо, Игнат попросил Василия подежурить у калитки.

— Тут должен прийти еще один человек, — пояснил он. — Николаем зовут.

— Ага, Николай, — подтверждая, что понял, сказал Вася. — Ладно, встречу.

Вася хорошо знал Николая. Он и прежде не раз заглядывал в их дом, случалось, и ночевал, поджидая нужного человека.

И все-таки Николая он прозевал. Размечтался, расчувствовался и заметил партизанского связного, когда уже за ним скрипнула, закрываясь, дверь. Испуганно прильнул к окну, чтобы убедиться, что прошел тот, кого ждали, но шторы были так плотно задернуты, что ничего разглядеть не удалось. Тогда Вася кинулся на крыльцо. Отворив дверь в хату, он увидел Игната и Николая, сидевших за накрытым столом, и мать, хлопотавшую у печки. И, сразу успокоившись, вернулся за калитку.

В хате между тем шел непростой разговор.

— Фашисты молодежь сгоняют на фашистскую каторгу, — говорил Игнат. — В Германию увозят, на чужбину. Даровую рабочую силу для себя ищут. Так вот, есть указание: препятствовать этому всеми путями. За каждого хлопца, за каждую дивчину бороться изо всех сил.

— Это чье же указание? — спросила мать.

— Указание подпольного ЦК компартии Украины, — ответил Игнат.

— Неужто есть такой?

— Есть. Место расположения его пока, по понятным причинам, держится в тайне. Но ЦК наш с нами, с народом.

Игнат стал рассказывать о том, как формируются коммунистические ячейки в оккупированных гитлеровцами городах и селах, о деятельности подпольного обкома и ЦК компартии Украины, о решениях, вынесенных на партийных собраниях.

— Неужели и собрания проводите?

— Да, и собрания, — подтвердил Игнат. — Мобилизуем людей.

Разговор этот продолжался и тогда, когда в хату пришел Вася, которого мать позвала ужинать. Игнат говорил, что надо шире рассказывать населению о деятельности коммунистических партийных организаций на оккупированных врагом территориях.

— Настроение повысится у людей, — пояснял он, — когда узнают, как действует наш ЦК, как бьются коммунисты за счастье народа. Веселее на божий свет смотреть станут.

Мать согласно кивала головой, обещала обо всем поведать соседкам, которые к ней частенько заходят. Потом она поставила перед Игнатом и Васей миски с борщом. Николай вышел на улицу посторожить.

— Я вам последнюю сводку с фронтов передам, — отхлебывая из миски горячий борщ, говорил Игнат. — И еще про то, как злобствуют фашисты на нашей земле. В Киеве, в Бабьем Яру, сотнями расстреливают ни в чем не повинных людей.

— Этого и у нас хватает, — отозвалась мать. — Тут как-то женщину схватили, с ребенком. Эвакуированная. Да колонку их разбомбили. Вот и искала она пристанища. Христом-богом просила отпустить, дитя пожалеть. А фашист кричит: «Партизан! Пуф-пуф». Расстреляли.

— А вчера через село парня какого-то тащили, — вставил, отрываясь от миски, Вася. — Избитый весь, окровавленный.

Мать добавила, что слух идет по селу, будто в лесу каратели партизанского связного схватили. Он отстреливался, был ранен. А радистка, говорят, что с ним была, ушла.

Вася заметил, что Игнат очень заинтересовался этим сообщением. Даже в лице переменился. И очень рассеянно слушал наставления матери о том, чтобы поостереглись они с Николаем, не рисковали. Но когда заговорил, то голос его уже звучал спокойно.

— Может статься, — сказал он, — что слух такой имеет основание. Хлопец у вас, я заметил, часто в лес наведывается. В случае чего знаешь, как поступить? — Игнат повернулся с теплой улыбкой к Васе, как бы подтверждая, что именно ему он адресует эти слова.

Потом они долго о чем-то шептались с Николаем. И, уже засыпая, Вася слышал, как стукнула щеколда у калитки. «Ушли», — не то с грустью, не то с надеждой подумал он.

Петр шел по осеннему, прихваченному легким морозцем лесу осторожно, как тигр. Ступал на покрытую отшумевшей хвоей землю беззвучно, нежно, словно боялся сделать ей больно. Шел и удивлялся. Что-то в лесу было не так, что-то изменилось со вчерашнего дня. А что?

Ага! Надломленная ветка. Перелом совсем свежий. Тут недавно прошли. Петя ступал теперь еще тише, с пятки на носок, как учили его разведчики.

Наклонился. Тут трава немного помята. Полегла в одну сторону. Значит, идет он верно, по следу. Вскоре попалась еще одна надломленная ветка. Кто-то прошел, замечая путь, чтоб не заплутаться, потом найти дорогу обратно. Это без сомнения. Затрещал под ногой валежник. Петр поджал ногу, как аист, осмотрелся. Нет, это не он наступил на валежник. Это кто-то другой. Кто же? Опять треск надломившейся под ногой сухой веточки. Кто-то не очень осторожен. Мелькнул луч солнца между деревьями, и Петр явственно увидел ссутулившегося, опирающегося на палку человека. Неслышно приблизился еще на несколько шагов. Успел рассмотреть. Человек в шапке-ушанке, ватнике, что делало его фигуру мешковатой, стоял, устало прислонившись к дереву, низко опустив голову, словно разглядывая что-то в пожухлой, побелевшей от инея траве. Решив подойти поближе, Петр шелохнулся, но тут же опять замер. Он испугался не человека, так как уже понял, что он не представляет для него опасности. Просто он боялся выдать себя раньше времени, потому что человек резким движением вдруг поднял голову и глянул вперед открытым горящим взглядом. И столько тревоги было в этом взгляде молодых, по-детски откровенных глаз, что Петр невольно отшатнулся и спрятался за толстый ствол сосны, у которого стоял.