Регина Эзера - Их было три

И тогда Гундега сообразила — только и всего? Ведь Илма недодала по крайней мере шестьдесят-семьдесят рублей! Она, наверно, ошиблась или обсчиталась.

— Но здесь ведь не… — начала было Гундега.

Но увидев, испуганный, предостерегающий взгляд Илмы, она поняла, что Илма не обсчиталась и не ошиблась…

Посмотрел на Гундегу и Аболс. Взгляд его круглых глазок был так же беззастенчив и нахален, как в прошлый раз. Правда, он обещал Илме не задевать Гундегу, но — боже ты мои! — разве взгляд задевает?

Гундега опять испытывала то же чувство стыда и омерзения, что в прошлое воскресенье, но эти ощущения подавило одно желание — желание отомстить.

Она замолкла на полуслове, взглянув на Аболса с видом победительницы. Тот не понял ничего. Илма подавила вздох облегчения.

Фредис был на десять с лишком лет моложе Аболса, который, как известно, собирался ещё жениться. Но если у пономаря это была бы пятая по счёту женитьба, то Фредис до сих пор жил холостяком. Спросить бы у всех трёх — Лиены, Илмы и Гундеги — имеет ли право мужчина хоть раз в жизни жениться, они, не раздумывая, ответили бы: да. А вот когда Фредис заговорил вдруг о женитьбе, они сочли это очередным чудачеством.

— Не дури! — резко бросила Илма.

Но странно — Фредис не рассмеялся по обыкновению, а наоборот, смущённо и растерянно подтянув ремень брюк, сказал:

— Я ведь по-настоящему.

И стал отколупывать с ладоней толстую мозолистую кожу.

Все три женщины разом изумлённо взглянули на Фредиса. Лиена — покачивая головой, будто в ответ на неуместную шутку, Илма — испуганно, а Гундега с недоверием. Само слово «свадьба» связывалось в её представлении с молодостью, любовью и романтикой, о чём старики, если даже они и переживали когда-либо что-то подобное, успели давно забыть. И вот сидит за столом пожилой человек, с плешью, окаймлённой седым мягким пушком, и говорит о женитьбе.

— В самом деле? — переспросила Илма, и когда Фредис, немного придя в себя, с достоинством кивнул головой, она с усилием проговорила:

— Какое несчастье…

Она смотрела на Фредиса со смешанным чувством гнева, растерянности и страха.

Фредис опять опустил голову, занявшись своими ладонями. Он не уходил, чувствуя, что разговор ещё не кончен и необходимо довести его до конца.

Снова заговорила Илма:

— Значит, ты уйдёшь из Межакактов, Алфред?

— Тебе просторнее будет, — отозвался Фредис, не поднимая головы, и нельзя было понять, шутит он или говорит серьёзно.

— К чему тебе это? — вздохнула Илма, так и не поняв, что именно хотел сказать Фредис, и через некоторое время проговорила: — Разве у тебя угла нет? Сыт, обшит, за тобой ухаживают…

Фредис поднял глаза.

— Тебя послушать, Илма, так выходит, что ты меня чуть не с ложечки кормишь.

Илма оставила без внимания насмешливые, полные горечи слова Фредиса.

— Может, ещё передумаешь, Алфред?

Тонкий рот Фредиса криво усмехнулся, от недавней неловкости не осталось и следа.

— Ты бы, конечно, этого хотела…

Но Илма не успокаивалась:

— Здесь ты был на всём готовом. Тебе самому и пуговицу не пришить…

— У меня ведь теперь будет жена.

— В состоянии ли ты будешь прокормить её?

— Не беспокойся, она сама зарабатывает, — с гордостью сказал Фредис. — У неё, пожалуй, вдвое больше трудодней, чем у меня.

Как ни сдерживалась Илма, извечное женское любопытство победило:

— Кто же она?

— Ты её знаешь. Маргриета Курме.

Илма презрительно хмыкнула.

— Так я и думала, разве порядочная за тебя пойдёт?

Фредис приосанился и невольно провёл рукой по подбородку, как бы проверяя, не выросла ли щетина. Но на этот раз подбородок был гладким.

— Чем я плох?

— Ну, для этой коровницы, для Гриеты Курме, достаточно хорош.

— Коровница! Ты рассуждаешь, как барыня. Разве ты не месишь в хлеву навоз?

Илма спохватилась, что взяла слишком резкий тон.

— Алфред! Ты с ней пропадёшь. Гриета не хозяйка…

— Она никогда и не была хозяйкой. Всегда гнула спину у богатеев волости. В своё время и здесь, в Межакакгах, два года батрачила.

Илма с неподдельным возмущением всплеснула руками.

— Ты слышишь, мать, он говорит, «батрачила». А что я здесь всю жизнь делаю? Разве я, будучи хозяйкой, не батрачила за трёх таких Гриет, вместе взятых? Разве не надрываюсь здесь от зари до темна? А что ему? — голос Илмы, как обычно в минуты волнения, сделался пронзительным, почти визгливым. — Пришла дурь в голову и — прощайте! А дом?

— Это не мой дом, Илма. И свою долю я в него вложил, с избытком вложил сюда свой труд.

Фредис замолчал, и в наступившей тишине послышалось монотонное стрекотанье сверчка за печкой. Многие поколения его предков видели, как здесь, в Межакактах, появлялись и уходили, рождались и умирали люди. Но сверчку не было никакого дела до всего этого. Его удел — трещать по вечерам, а его несчастье — упасть в горячую печную золу или в котёл с супом… Жители Межакактов привыкли к монотонной песенке, как привыкают к шуму леса, плеску волн, треску огня или звону капель…

Сейчас тишину не нарушали никакие другие звуки, и все прислушивались к тому, о чём своим слабым голоском повествовал сверчок.

Тянулись долгие, томительные минуты. Затем Фредис, с грохотом отодвинув стул, встал.

— Когда же ты думаешь уходить? — опасливо спросила Илма.

— Сегодня вечером.

Илма испуганно взглянула на него.

— Ты бы мог подождать, пока я уйду на пенсию.

— Ещё пять лет? Спасибо, госпожа. — Фредис мрачно усмехнулся. — Номер не пройдёт. Хочешь выжать меня, как лимон, а потом прогнать? Я достаточно долго служил тебе за крышу над головой, за источенную жучками кровать, за то, что ты на заработанные мною деньги покупала на рождество пару тёплого белья и дарила мне, как нищему. И если я за эти тряпки не шаркну перед тобой, словно мальчишка, ногою и не пропою у ёлки рождественскую песенку, ты начинаешь говорить о людской неблагодарности. Нет, я сыт всем этим, давно сыт по горло!

Он направился было к выходу, но Илма опять задержала его:

— Алфред, ну, если уж ты так хочешь, оставь себе часть денег, полученных тобой в колхозе. Скажи, сколько тебе нужно?

— Проклятье! — воскликнул Фредис. — Она ещё будет торговаться тут со мной! Разве я прошу у тебя деньги? Оставь меня в покое, как я тебя.

— Тебе нигде не будет так хорошо, как здесь, и…

Плечи Фредиса затряслись от сдерживаемого смеха.

— Выходи за меня замуж, тогда, может быть, я останусь!

Наконец Илма вспылила. Ей и так с трудом удавалось сохранить спокойствие — каждое её слово будто наталкивалось на несокрушимую скалу. А теперь он дошёл до того, что начинает издеваться… Кривой Фредис…

— Ах ты, бессовестный сатана! Всю молодость в холостяках проторчал, а когда смерть на носу, вздумал жениться? Жених, ха, ха, ха! А эта старая карга — невеста?! Тогда моя бельевая лохань тоже сойдёт за невесту!