Регина Эзера - Их было три

— Смотри, какая судьба! Женишься на той самой Гриете через столько лет. И всё равно никакого богатства не будет ни у тебя, ни у неё. Как и тогда. Если уж она со своим покойным мужем не нажила ничего, так с тобой тем более…

— Маргриета вырастила троих детей. Это лучше, чем богатство.

— Да, конечно, — уступчиво сказала Илма, не желая продолжать бесполезный спор. — Но ты всё же мог бы остаться хоть до утра. Дала бы какой кусок сала с собой. Как же ты пойдёшь с пустыми руками, как нищий?

— Вот где моё приданое, — Фредис стукнул ногой маленький потёртый чемодан, только что уложенный и закрытый. Чемодан перевернулся даже от такого лёгкого толчка. Расшатанный замок не выдержал, и на пол вывалилось всё богатство — дешёвый помятый костюм, несколько пар голубого фланелевого белья, скатанные в комок носки, две клетчатые сорочки, летняя кепка. Всё.

Фредис наклонился, чтобы собрать своё имущество.

— Ну хоть расстанемся по-хорошему… — опять начала Илма.

— У меня где-то были старые головки от сапог, — деловым тоном перебил её Фредис, — никак не могу найти.

— На чердаке они, только теперь там темно.

Фредис махнул рукой.

— Пусть остаются. Тебе на память.

— Алфред!

— Что тебе ещё?

— Если ты находишь, что тебе ещё что-нибудь причитается… — она замялась, покраснела и замолчала.

— Что соловьём заливаешься! Мне твоя скотина не нужна.

— Да разве я о том? — уклонилась Илма, ещё больше покраснев.

Фредис, склонив голову, смотрел на неё с лёгким сожалением. Потом надел тот же поношенный полушубок, в котором ежедневно ездил на ферму, надвинул на голову треух, взял чемоданчик и направился к двери. Илма медленно следовала за ним. Фредис никому не протянул руки. Только пройдя через кухню, крикнул:

— Прощайте все!

И, не дожидаясь ответа, ушёл. Ушёл на ветер, в темень, так же, как тогда, осенью, отправляясь в колхозный клуб. Только теперь он нёс маленький обшарпанный чемоданчик со всем своим имуществом.

В кухне ярко горела лампа. И если Фредис оглянулся на перекрёстке, как обещал, он увидел одно освещённое окно Межакактов.

Илма долго не произносила ни слова. Наконец, подняв голову, пристально взглянула на Лиену, потом на Гундегу и тихо сказала:

— Теперь мы остались втроём. Только втроём…

Им вдруг показалось, что во дворе опять раздались шаги Фредиса, но, прислушавшись, они убедились, что это шумит дождь. Вначале стекло как бы ощупывали несмелые маленькие пальчики, потом они начали нетерпеливо барабанить, требуя впустить их. Дождь рыхлил снег, он хотел в одну ночь прогнать зиму.

Илма поднялась и закрыла дверь на щеколду.

— Что вы обе точно воды в рот набрали! — вдруг закричала она. — Я не выношу такой тишины!

Войдя к себе в комнату, она включила приёмник. Зазвучал марш. Илма повернула рычаг на полную мощность и оставила дверь открытой. От оглушительной музыки чуть ли не лопались барабанные перепонки, но, как ни странно, тишина не рассеялась. Тишина как бы притаилась и продолжала жить среди этих звуков.

Уход Фредиса действительно был большой неожиданностью, особенно сейчас, когда Лиена ещё не совсем оправилась после болезни. Гундеге с Илмой предстояло теперь не только управляться с домашними делами, кормить скотину и убирать за ней, но и колоть дрова, приносить воду — словом, заниматься всем тем, чем обычно по вечерам занимался Фредис.

Гундега и не догадывалась, какую длинную ночь, полную раздумий и сомнений, провела Илма и как нелегко было ей утром сказать:

— Видишь, Гунит, прошло уже довольно много времени с тех пор, как Матисоне предлагала тебе работать на ферме. Может быть, там уже не нужна свинарка…

При этом Илма избегала смотреть на Гундегу. Ещё месяц назад, да какой там месяц! — неделю, два дня, ещё вчера утром ей бы и в голову не пришло решиться на такое. К Гундеге, казалось, тянулись сотни рук, посягая на неё, намереваясь отнять её у Илмы. Она оберегала девушку от всех и от всего. И сейчас у Илмы было такое ощущение, что она толкает Гундегу навстречу этим многочисленным ненавистным рукам.

Илма бросила беглый взгляд на Гундегу и встретила удивлённый взор знакомых милых голубоватосерых глаз.

«Гунит…» — подумала она, моля простить её, не подозревая, что в эту минуту жалела себя, а не Гундегу.

— Мне кажется, тебе бы следовало сходить и поговорить, — с трудом вымолвила Илма.

— О чём, тётя?

— Ты же сама… ты ведь тогда сама стремилась на ферму…

— Но, тётя, вы сказали, что больна бабушка. И я…

Илме вдруг совсем некстати вспомнились чьи-то слова, что человек не может перешагнуть через свою тень. Она горько усмехнулась про себя. Неправда — может! Если можно сказать то, что она сейчас говорит, и поступать, как поступает она, тогда вообще нет ничего невозможного. Значит, можно перешагнуть и через свою тень…

В смятении Гундеги она почувствовала радостное изумление, именно радостное, к сожалению… Ах, какие глупости! Ведь она сейчас сама уговаривает её пойти туда. Какие противоречивые мысли! Прочь их! Прочь боязнь и малодушие! Так нужно. Иначе нельзя. А Гундега… Гундега ведь не уйдёт навсегда. Только… Только… Она усердно старалась обмануть себя. Но всякий раз то ли разум, то ли осторожность или просто предчувствие разрушали созданные ею иллюзии.

Чтобы покончить с сомнениями и отрезать путь к отступлению, Илма торопливо начала:

— Ты же видишь, что мать теперь на ногах. Первое время я сама постараюсь чаще бывать дома, тяжёлую работу сделаю, — и неизвестно зачем добавила: — Я ведь не хотела, но сейчас нет другого выхода.

— Хорошо, — ответила Гундега. При этом она еле заметно улыбнулась, но улыбка эта предназначалась не Илме.

«Так, теперь уже ничего не изменишь», — подумала Илма и на короткий миг почувствовала облегчение, как бы освободилась от мучительных сомнений. Но потом, в лесном одиночестве, они вновь стали настойчиво одолевать её. Сознание, что произошло непоправимое, не покидало её, но некого было упрекать, ведь всё это сделала она сама, Илма. Не находя себе места, она возвратилась с работы раньше обычного. По дороге ей пришла в голову суеверная мысль — если она ещё застанет Гундегу дома — всё будет хорошо.

Гундеги не было.

— Она только что ушла, — ответила на вопрос дочери Лиена. — Минут пять или десять назад…

Илма опять вышла из дому. Медленно прошлась к дороге, но ничего не могла разглядеть. Под деревьями сгустились тени, образовав синеватый весенний сумрак. Остановившись, она прислушалась. Вдалеке, вероятно по шоссе, ехала автомашина. Проехала, и всё стихло. Шумел только лес.