Регина Эзера - Их было три

Позже, после обеда, когда пришлось носить вёдрами картофель из погреба и насыпать в мойку, Гундега убедилась, что это совсем не легко. И всё же… Она не могла уразуметь. Здесь, в кухне, кран, мойка для овощей, не надо мыть картофель руками в ледяной воде. А им всё кажется недостаточным. Они хотят, чтобы картофель сам поднимался к ним из погреба. Неплохо, конечно, но… Гундеге нелегко было привыкать ко всему этому, ведь в Межакактах никогда не считались с лишним шагом, лишним ведром, лишним часом. Там вообще, вероятно, полагали, что труд должен быть тяжким и суровым.

Когда они наносили картофель, Жанна неожиданно сказала:

— Знаешь, я сегодня вечером иду на свидание.

Гундега недоверчиво взглянула на неё.

— Что ж тут удивительного? Мне ведь уже скоро двадцать лет, а я только один раз ходила на свидание. Ещё в Риге.

Огонь в кухонном очаге погас, и Жанна, подбросив несколько мелких поленьев, присела на корточки, стараясь раздуть огонь. В конце концов он вспыхнул, и вода в котле забурлила.

— Посмотри, какая дьявольская пляска! — Жанна, не отрываясь, смотрела на трепещущие языки пламени.

— Пригорит.

— Не пригорит. Там картофель. Картофель никогда не пригорит, если достаточно воды. Эту житейскую мудрость я усвоила здесь… — Жанна усмехнулась.

— Кто он?

— Какой «он»? А-а, он? Ты знаешь.

— Я здесь почти никого не знаю.

— Но всё-таки. Угадай!

— Право, не представляю. Ольгерт?

— Нет.

Гундега улыбнулась.

— Потому что оттопыренные уши?

Жанна фыркнула.

— Не только поэтому. Вообще. Угадывай!

Мысли Гундеги смешались. «Нет, неправда, — хотелось ей крикнуть, — я ещё знаю только… по это не может быть он…»

— Какая ты недогадливая! — с сожалением сказала Жанна. — Помнишь, ты меня как-то спросила, нравится ли он мне? Ну, Виктор же.

Гундега молча взяла ведро и вышла из кухни. Жанна растерянно посмотрела ей вслед.

Двор был залит солнцем. Лучи его беспрепятственно проникали сквозь ветви берёз, ещё не одетые листвой. В прозрачном, словно только что вымытом небе высоко-высоко заливался жаворонок.

Гундега никогда прежде не замечала, что трели этой радостной птички могут быть грустными. Ей они всегда казались весёлыми, торжествующими, как само весеннее солнце.

Тогда, осенью, тоже был солнечный день…

«Какая я глупая… — сказала она себе. — Ничего нет и не было. И это стало совершенно ясно уже тогда, в Новый год. „Девочка с тоненькой, жалкой косичкой. И всё…“

Она вдруг показалась себе наивной, потому что, желая выглядеть взрослее, срезала этот смешной мышиный хвостик. Но ведь и после этого она осталась девочкой!

Как легко вырасти траве, цветам, даже дереву! А человеку… человеку трудно.

— Гундега, куда ты сбежала?

Жанна догнала её, удивлённо улыбаясь. И именно по этой улыбке Гундега сообразила, что Жанна, умница Жанна, на этот раз, к счастью, ничего не поняла.

— Ты просто ещё не привыкла, — добродушно заметила Жанна.

Даже сюда доносилось оживлённое журчанье весенних вод. Это пел тот самый ручеёк, что протекал мимо Межакактов. Он голубой шёлковой лентой петлял между бесформенными купами голой ольхи по ту сторону многочисленных загонов, квадратами и треугольниками расположившихся по склону холма, на котором стояла ферма. В самом отдалённом из них кучка свиней усердно рыла землю. А из хлева доносилось нетерпеливое многоголосое хрюканье и визг — наступила пора кормления.

Вечером, когда обе девушки вышли с фермы и свернули на шоссе, Жанна вдруг остановилась и нерешительно сказала:

— Гундега… знаешь, пойдём вместе…

Голос её звучал робко и просительно, а не задорно и беззаботно, как обычно.

— Разве ты идёшь домой? — наивно спросила Гундега.

— Нет, нет, — поспешно возразила Жанна. — Я иду в клуб. Сходим в библиотеку.

— Там будет… и он?

К лицу Жанны прилила кровь.

— Да, — тихо проговорила она опять тем же непривычным голосом.

— Не знаю… Я, право, не могу. Обещала перебрать горох, и перчатки надо зачинить… — отказывалась Гундега.

„Этого ещё не хватало“, — думала она. Она никак не предполагала, что Жанна может пригласить её с собой на свидание. Но в то же время девушка почувствовала огромное облегчение оттого, что Жанна оказалась такой недогадливой. Иначе от стыда хоть сквозь землю проваливайся!

— Для чего я вам нужна?

— Понимаешь, мне почему-то страшно…

Гундега заметила в зеленоватых глазах Жанны неподдельный страх. Кровь отхлынула от её лица, и она теперь была бледной, настороженной и, несмотря на задорные веснушки, очень серьёзной.

Гундеге самой никогда не случалось ходить на свидания с парнем, но, начитавшись книг, она представляла, что первое свидание — это праздник. А вот Жанна, чудачка, готовилась к нему, как к тяжёлому испытанию.

— Чего ты боишься, Жанна?

— Не знаю. Никогда ничего не боялась, а теперь боюсь. С тобой никогда так не бывало?

Не дождавшись ответа, она прибавила:

— Со мной — никогда. Ты моя подруга, — просительно проговорила она. — Пойми, не могу же я пригласить, скажем, Арчибалда или Олгу…

Гундеге было не совсем понятно, почему Жанна не считает возможным пригласить Арчибалда или Олгу, а её — может. Какая разница?

Но Жанна, прервав её размышления, просто взяла Гундегу под руку и повела. Вначале Гундега слегка сопротивлялась, а потом ей стало неудобно упираться посреди дороги, и она уже не пыталась освободиться.

Жанна непрерывно болтала, но всё, что она говорила, не имело ни малейшего отношения ни к клубу, куда они направлялись, ни к Виктору, с которым она хотела встретиться. Совсем наоборот. Её внимание привлекали то скворец на берёзе, то розовые облака, крики школьников, телевизионные антенны на крышах домов, гул телеграфных столбов. Она с непонятным Гундеге восторгом удивлялась всему и восхищалась всем. А её маленькая рука как тисками сжимала пальцы Гундеги.

Когда они подошли к клубу, ещё более побледневшая Жанна приостановилась и сделала глубокий вдох, как человек, не умеющий плавать, перед прыжком в воду. В библиотеке они сразу заметили Виктора. Он, сидя у стола, перелистывал журнал и поглядывал на дверь. Увидев Жанну, он поспешно вскочил, опрокинув при этом стул.

Они пошли навстречу друг другу Виктор и Жанна. Они шли словно через пустоту, где не было ни Гундеги, ни библиотекарши, ни книжных полок, ни стола. Они видели лишь друг друга, и на их лицах застыло особенное выражение.

В каком смысле особенное, этого Гундега не могла бы сказать. Лица их стали более красивыми. Светлыми. Словом, не такими, как обычно, как только что, совсем недавно.

— Добрый вечер, Жанна, я давно жду, — проговорил он, как бы собираясь сказать ещё что-то и не зная, что именно.