Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Миша! — послышался от крыльца голос бабушки. — Пора домой, уже вечер.

И они разошлись по домам. До завтра. До нового, что-то новое несущего им дня.

Дома Мишка сказал:

— Баба, у меня руки-ноги так устали, что я сейчас на голове стану ходить.

— Этого еще только не хватало, — ответила бабушка. — Ложись-ка лучше спать. Целый день с утра до вечера, и все на ногах да на ногах. Такого и взрослый человек не выдержит.

— Завтра ворон надо будет покормить, — сказал Мишка раздеваясь.

— Пришлось понаблюдать за ними? — спросил дед.

— Еще как! — сказал Мишка. — Дед, отгадай загадку: жилет на букву "Л" — что такое?

— Не знаю, — признался дед.

— Сдаешься?

— Сдаюсь.

— Эх, ты! Лифчик!

Мишка засмеялся и нырнул под одеяло.

Без Мишки скучно. Ах как скучно! Сказать невозможно. Вот уехал утром с бабушкой в Москву, а дом вроде бы сразу наполовину опустел и в саду все притихло, опечалилось, осиротело. Даже велик, впопыхах притуленный Мишкой к кусту расцветшей сирени, и он не то задремал, оставшись без Мишки, не то вовсе пал духом.

А про Мишкиного деда и говорить нечего. Восседает на ступеньке крыльца, ворон подсчитывает, фордыбачится, делать ничего не желает, расхандрился так, что лучше не подходи!

Благо подходить особо некому. Только мудрый, рассудительный пудель Джим. Сидит черный Джим на плотной песчаной дорожке в некотором почтительном отдалении от деда на крыльце и, склонив голову набок, внимательно слушает, что говорит ему Мишкин дед.

— Уехать, бросить на произвол судьбы человека! Эю ли не измена? Небось гуляет, счастливец, мороже-ное ест, ботинки новые примеряет, и хоть бы хны ему. Ты слышишь меня, несчастный лес?

При слове "несчастный" Джим горестно сглатывает слюну, переваливает голову на другой бок и прислушивается.

— Мне ведь работать надо, а у меня все из рук валится, понимаешь ты или нет? Три раза брался, но голова, как назло, пуста, словно пионерский барабан. Ничего не могу сообразить в окружении этой идеальной, первозданной тишины. Ты можешь сказать мне русским языком, в чем тут дело?..

Творилось что-то невероятное. Еще вчера деду так славно работалось, срочный заказ так стремительно продвигался вперед, что дед, казалось, да радостях позабыл обо всем на свете и знай себе строчил на бумаге, пока Мишка, заявившийся к нему в кабинет с чрезвычайно важным экстренным сообщением, не привел его в чувство.

— Дед, — сказал Мишка торжественно и взволнованно, — у Серени с Саней такой острый топорик, так он здорово колет дрова, что с одного кола полено раскалывается.

— Что? — спросил дед, отрываясь от своей упоительной работы и рассеянно поглядев на Мишку.

— С одного кола… топорик такой есть у Сани с Сереней…

— Вот что, друг. Если ты будешь мешать мне работать, я буду вынужден уехать от вас в Малеевку.

— Зачем?

— Там буду работать в тишине.

Мишка оторопело поглядел на деда широко распахнутыми глазищами, конфузливо, виновато улыбнулся и, попятясь, осторожно прикрыл за собою дверь.

А дед опять принялся за работу, и никто уж больше не мешал ему до самого позднего вечера, пока не позвали на веранду пить чай с баранками.

Вот тут-то и было решено, что поскольку дед, как он сам говорил, значится кустарем-одиночкой, надомником без мотора, то завтра утром бабушка с Мишкой поедут в город, будут там подстригаться, навещать родителей, покупать Мишке новые башмаки, приобретать еще и того и сего, а дед-надомник за это время поторопится закончить в тишине срочную работу.

Очень даже все на словах за вечерним чаепитием получалось просто, ясно и привлекательно. И вот наступило новое утро, Мишка еще по росе уехал в город, а вокруг надомника образовалась и воцарилась эта самая идеальная, первозданная, будь она трижды неладной, тишина. И дед потерял в ней покой. Он сидел на крыльце и уныло брюзжал. Ему чего-то очень не хватало. Весь день. А ведь еще вчера так все было отлично, так превосходно работалось; ведь еще вчера, за вечерним чаем, спланировали, что в тишине, когда никто не мешает, должно работаться еще лучше.

А получилось очень даже совсем не то.

Лишь когда было далеко за полдень, Джим, лениво слонявшийся по тихому саду, вздыхая от безделья, вдруг навострил уши, прислушался и, радостно взвизгнув, помчался к калитке.

— Ага! — оживившись, воскликнул дед. Он сразу все понял и оценил. — Это неспроста. Стало быть, где-то недалеко шествует мой самый главный друг — Мишка.

А Джим уже сидел возле калитки, поскуливая и ерзая от нетерпения.

— Все в порядке, — продолжал дед, весело потирая руки и следя за повадками Джима. — Никакой ошибки быть не может, мой главный друг на подходе. Он совсем уже близко.

И действительно, не прошло минуты, как после непродолжительного, но ужасного грохота щеколды калитка широко, шумно распахнулась и в пределы приусадебного участка твердым солдатский шагом ступил Мишка. Следом за ним двигалась баба, тащившая всяческие сумки и авоськи с провизией разве что не в зубах. За спиной у Мишки висел туристский рюкзак. Щедрое предвечернее июньское солнце розовым светом сияло в оттопыренных Мишкиных ушах. Старик Джим радостна суетился возле его ног, а дед-надомник, позабыв про всю свою мерихлюндию, растопырив руки, шел, улыбаясь, навстречу своему самому лучшему другу.

— Приехал!

— Приехал, дед!

— Ну, здравствуй!

— Здравствуй, дед!

— Хорошо ли ехалось?

— Хорошо, дед!

И Мишка принялся поспешно объяснять, как ему ехалось.

— Сперва мы пошли в метро и поехали вниз по лестнице — эскалатору, которая сделана из половика и гармони. Потом ехали под землей в вагончике, потом опять на лестнице, только вверх, потом пошли на вокзал, зашли в билетницу, купили билет, сели в — электричку и поехали задом наперед.

— Вона что, — изумленно вскричал дед. — Как же это все произошло с вами, сердешные?

— Правильные места все были заняты.

— Скажи на милость! Сплошное беспокойство! Стало быть, ты в электричке ехал вроде кота?

— Какого кота, дед? — Мишка даже остановился посреди дорожки, глаза его враз округлились и потемнели в изумлении. — А за ними кот, что ль, задом наперед? — засмеявшись, догадался он, трогаясь дальше.

Они шумной гурьбой ввалились на веранду: Мишка, следом за ним дед, потом веселый, приплясывающий Джим, потом усталая бабушка. Дед стянул с Мишкиной спины рюкзак и, взвешивая его на руке, спросил:

— Не утомился?

— Бабе надо было помогать, — уклончиво, с достоинством ответил Мишка. — А ты успел закончить срочную работу?

— Да нет, не совсем, — соврал дед. — Но я сейчас, теперь скоро…

И он ринулся к себе в кабинет. Стоило появиться Мишке в саду, как все опять встало на свое место, лаже велик как-то приободрился и пчелы над ним загудели в сирени веселее и громче.