Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Тогда Гулькамар и познакомилась с писателем. Едва приедет, бывало, сразу же заходит к ней в библиотеку. Вначале она робела перед ним, а потом привыкла. Они подолгу беседовали. Правда, больше говорил он, а она слушала. Но ей нравилось его слушать. Он столько всего знал и так умел рассказывать, что у нее дух захватывало. Хотя он был намного старше ее, они друг другу приглянулись. Оказывается, писатель потерял семью во время землетрясения. Общее горе как-то еще больше сблизило их.

Спустя некоторое время писатель опять приехал в аул. За Гулькамар. Он перевез ее в Ашхабад. И около пяти лет они жили душа в душу.

В то время в их дом часто захаживал Арслан Агаевич. Он как раз писал диссертацию по произведениям мужа Гулькамар. Писатель подолгу просиживал с ним, помогал. А Гулькамар подавала им чай, варенье.

Иногда в выходные дни Арслан Агаевич возил их за город, показывал самые живописные места в горах, речки, озера. Он был непревзойденным мастером по шашлыкам. Они очень весело проводили время.

Но неожиданно муж заболел. Очень тяжело. Несколько месяцев пробыл в больнице. Гулькамар нередко дежурила возле него по ночам. Была убита горем, устала. Арслан Агаевич в то время очень помогал ей. Доставал лекарства, делал покупки. Но муж так и не выздоровел.

После его смерти Арслан Агаевич продолжал забегать "на огонек". Но старой привычке Гулькамар принимала его. Ведь если подумать, ближе Арслана Агаевича у нее никого не оставалось в Ашхабаде. Она и не заметила, как он вскружил ей голову.

— Я, видимо, уже родилась такой невезучей, — сказала Гулькамар, и лицо ее озарила улыбка, так не сочетавшаяся с ее настроением. — Иначе смогла бы, наверное, за два замужества обрести хоть немножко счастья.

— Сколько было вашему мужу? — спросил Вепалы.

Она чуть замешкалась с ответом.

— Незадолго отмечали шестидесятилетие. В газетах о нем печатались большие статьи. Но он как раз находился в больнице, мы не смогли по-настоящему отпраздновать его юбилей. Теперь у меня в целом свете никого нет. Одна надежда — ребенка жду. А этот… Хочет лишить меня последней радости…

Услышав звук подъезжающей машины, Гулькамар посмотрела в окно и побледнела. Обернулась к Вепалы, растерянная, испуганная, и упавшим голосом сказала:

— Он… Очень прошу вас, не пускайте его сюда… Не хочу видеть!

Вепалы, пригнув голову, вышел наружу. Такси, в котором приехал профессор, уже мчалось к городу, и позади него клубился шлейф желтой пыли. А сам Арслан Агаевич в белой вышитой косоворотке и соломенной шляпе, сжимая подмышкой пухлый коричневый портфель, шел к дому. Вид у него был довольный, как у человека, только что выигравшего по лотерее. Кивком поздоровался с Вепалы и, что-то веселое мурлыча под нос, хотел бочком проскользнуть в дверь.

— А ну стой! Куда направился? — загородил ему дорогу Вепалы.

Арслан Агаевич оцепенел, округлившимися глазами глядя на Вепалы, выражение лица которого не внушало ничего хорошего. Потом он заставил себя улыбнуться.

— Тебя спрашиваю, куда идешь? — повторил Вепалы.

Вероятно, если бы он сохранил способность удивляться, он очень изумился бы своей решительности, необычно грубому тону, желанию врезать этому типу по физиономии. Очень уж он показался противным, да и в тоне женщины притворства не было, боль была, тоска человеческая.

— Сю… сю… туда, — начал вдруг заикаться оторопевший Арслан Агаевич и все никак не мог согнать с пылающей физиономии нелепую улыбку, которая словно приклеилась.

— Что ты там забыл?

— Я только что встретил Сапалы, моего аспиранта. Он сказал, чтобы я шел прямехонько в дом. Там меня ждут. Мне необходимо срочно поговорить с женщиной. Меня зовут Арслан… Разве тебе ничего обо мне не сказал твой брат?

— Мне все равно, лев [56] Арслан — лев. ты или отец льва, но чтобы я тебя больше не видел здесь! Понял? — не сбавлял тон Вепалы.

— Это же я, не понимаешь, что ли? — озлился Арслан Агаевич.

— Потому и говорю, что это — ты!

— Послушай, друг, я ведь и раньше бывал здесь, когда тебя тут и в помине не было! — с яростной вкрадчивостью пояснил гость.

— А теперь не будешь бывать. Ясно? Или не понимаешь туркменского языка? Могу объяснить и по-другому.

Арслан Агаевич отступил на шаг, пронизывая Вепалы уничтожающим взглядом. Можно было подумать, что теперь он отправится подобру-поздорову восвояси, но не тут-то было: профессор метнулся вперед и толкнул дверь портфелем, в котором звякнули бутылки.

Бледная как полотно Гулькамар, сцепив на груди пальцы, стояла посреди комнаты, как видно прислушиваясь к их разговору.

Вепалы успел схватить Арслана Агаевича за плечо, рассердившись не на шутку. Оттащил его от двери и так толкнул, что тот повалился на грядку, ощетинившуюся зелеными стрелами лука, а его шляпа отлетела в сторону. Вепалы подумал, что переборщил, приблизился, чтобы помочь подняться. Но профессор очень резко поднялся сам. Попятился, отряхиваясь и приговаривая:

— Хорошо… хорошо…

— А ну не болтай много, а поскорее убирайся! — Вепалы сунул ему портфель, из которого капало вино, распространяя спиртной запах.

Взяв портфель, Арслан Агаевич что-то невнятно буркнул и направился к шляпе. Но подул ветер, и ее отнесло на несколько шагов. Пришлось догонять. Едва он нагнулся, шляпа опять упорхнула прямо из-под рук. Сзади послышался смех. Но Арслан Агаевич не обернулся…

"Неужели так и пропаду?.. Неужели никого не окажется поблизости?.. Если уже однажды тут проехала какая-то машина, может же и другая проехать…"

Сапалы вдруг захлестнула злость на всех шоферов. Ездят, сволочи, по Каракумам где попало, не придерживаясь дорог. Как ближе, так и шпарят напрямую. Бросив старую дорогу, прокладывают новую совсем рядом. И на пространстве всего в два-три квадратных километра появляется сразу несколько дорог, ведущих в один и тот же пункт.

Сапалы с трудом приподнял тяжелую, словно свинцом налившуюся голову, пытаясь определить, очень ли старая дорога, на которой он лежит под верблюдом. Но глаза застилал туман, он ничего не смог различить. Если кто-то и проедет совсем близко, по ту сторону бархана, то все равно не заметит ничего. Сапалы от отчаяния хотелось плакать. Ему казалось, все на свете, вся природа ополчилась против него. Ну хоть бы вон тот саксауловый куст рос поближе — он бы, может, выломал палку. Впрочем, что для этого чудовища палка! Его и ножом не сгонишь.

Сапалы вспомнился случай, происшедший с одним из его земляков. Давно это было и выветрилось из памяти, а сейчас вот вспомнил. Сапалы тогда был мальцом дет семи или восьми. О происшествии долго толковали в их ауле. А он запамятовал. Не то, может, поостерегся бы пускаться в пустыню один на верблюде.