Любовь Руднева - Встречи и верность

Чапаев выстроил полк:

— Зачинщики, выходите!

Никто не шелохнулся. Стояли долго. Молчали, как на похоронах.

И тут Чапаев сказал, что стыд и срам для революционных войск покрывать подручных белого казачья. Уральск еще белый, а вот на улицах Берлина красные флаги висят, в Болгарии стреляют в балканских беляков. Что же это? Мы целый год революцию продвигаем в своих степях, а находятся такие: ухо к брюху, и заснула в них красная честная совесть.

— Может, я на особом пайке состою? — спросил Чапаев. — Или отходил на отдых? Говорите! — гремел он. — Или из-за вышибленной руки в избе отлеживался? Чего языки проглотили? Говорите!

И тогда бойцы начали выкрикивать имена баламутов и трусов. Их вывели. Тут же, перед строем, Василий Иванович приказал расстрелять их. Обтянутые скулы Чапаева побелели.

Кто-то тихо сказал, но все тяжело молчали, и тихий голос прозвучал для всех:

— Могли в честном бою смерть или счастье пытать, а вздумали отыграться на общем горе. Разве родишь хлеб? Сегодня его штыком брать надо!

Я узнал говорившего. Он стоял в общем строю, такой же боец, как все. Шорохов был механик, и мы несколько раз просили его исправить наш маленький коммутатор. Он стоял сгорбившись, сжавшись, с потемневшим лицом, в разных ботинках, подвязанных веревкой, обросший.

Василий Иванович долго не отводил от него свой взгляд.

А донесения Чапаева, расталкивая вязкую осень, минуя казачье, продолжали идти. Впрочем, доходили ли они до места назначения, мы уже не знали. Я отправлял их теперь на станцию Озинки — в единственном направлении, где, казалось, связь еще должна быть. Озинки находились в семидесяти километрах от нас, но между нами и Озинками — казаки.

По приказу Чапаева я адресовал донесения так: «Командарму Четвертой армии, где бы он ни находился.

Подкрепления никакого до сего времени не получено. Четвертый Малоузенский полк стоит в Большой Глушице, формирует Самарскую бригаду. Первый Малоузенский полк неизвестно где. Восемьсот пять человек пополнений не прибыло. Настроение в Николаевской дивизии ужасное.

В Балашовском полку было восстание против командного состава. Положение удалось восстановить. Десять человек расстреляно. Точка. Связь восстановить не удается. Казаки в тылу. Тридцать первого октября выступаю из села Нижняя Покровка пробивать кольцо противника. Как удастся и в какую сторону — неизвестно. Точка. Начдив Чапаев».

Но, негодуя на то, что были мы безо всякой поддержки, сокрушаясь о том, Василий Иванович оставался дисциплинированным военачальником и о каждом шаге своей дивизии исправно докладывал сам или поручал это сделать начальнику оперативной части.

И прорыв начался!

Василий Иванович выступил из Нижней Покровки, нам же наказал оставаться на месте, поддерживать связь с Пугачевом.

Когда штаб двинулся, Анна прибежала, вся побелевшая, дрожащая — хотела проститься со мной. Я ее успокоил.

Тревожились об одном: пробьется ли дивизия? Но Чапаев, видимо, знал свою напористую военную силу, выглядел он даже отдохнувшим, хоть все последние ночи и глаз не смыкал.

На другой день начальник оперативной части, на сутки оставшийся в Нижней Покровке, передавал в штаб Четвертой:

«Доношу вам, что Николаевская дивизия перешла в решительное наступление. С первой позиции противника сбили. Застигла ночь — была рукопашная схватка. Ввиду темноты потери с обеих сторон не выяснены».

Бой длился восемь часов. В бою казаки потеряли убитыми четыреста человек и триста лошадей. Пять раз наши вступали в рукопашную схватку, бой не прекращался. Из Солянки прибыло небольшое пополнение. Заняли хутор Бенардак.

К четвертому ноября с боем заняли деревни Кугенбетово, Ишимбаево, отбили Харитоновку и Колокольцевку. Захваченный нами пленный казак сообщил, что против нас действуют семь казачьих полков: уральские, оренбургские, гурьевские. Но, несмотря на это, ставя перед вновь прибывшим первым Малоузенским полком задачу занять хутор Переметный, Чапаев уверенно заявлял:

— После чего нам легко удастся взять город Уральск.

Конечно, Василий Иванович не мог предполагать, что не он доведет полки до Уральска. Но именно Чапаев три раза прокладывал путь к этому городу: весной, летом и наконец в осень восемнадцатого года.

Наступление не утихало, и в боях встретила Вторая Николаевская дивизия первый год Советской власти.

Дивизия продвинулась в Таловую. До Уральска оставалось всего-навсего два перехода.

И тут со мной приключилась беда.

Помню ясно тот вечер. Анна принесла медовую коврижку, сказала в сенях:

— Мое вам поздравление со светлым праздником Октября.

Пугачев передал интересные лозунги про нас и мировую революцию.

В полночь брат обнаружил обрыв на линии Нижняя Покровка — Черниговка. Расстояние между селами было километров восемнадцать, и где-то казаки перерезали провода.

Брат связался с Таловой, попросил к телефону Чапаева. А у Василия Ивановича правило: если нужно — с постели подними его, он сейчас же подойдет к телефону. Андрей попросил у Чапаева помощи, так как выезжать без охраны в степь было невозможно.

И не прошло нескольких часов, подкатывает к нашей избе грузовик, вижу, на нем установлен пулемет «максим» и сидят шесть бойцов. Я и Тарас забрались в кузов, на ходу набросили на себя шинели, захватили телефонный аппарат «Эриксон».

Мы надели на стержень катушку кабеля и с ходу разматываем его, даже не закрепляя на колышках. Незаметно углубились в степь. Когда были мы уже далеко от Нижней Покровки, налетели казаки. Да где им угнаться за нашей, хоть и не быстрой, машиной: стреляли они нестройно, лошади шарахались от грузовика. Пулеметчик дал очередь. Тарас приложился к винтовке — казаки рассеялись. Одна лошадь у них пала, а своего раненого они подхватили и ускакали.

Нашли мы место повреждения и, наладив связь, с легкой душой возвращались в село. Чапаев уже мог разговаривать с Пугачевом.

Навстречу нам опять двигались верховые. Только мы приладились к пулемету, вскинули ружья, слышу — окликает меня знакомый голос. Остановили грузовик. Оказывается, попал наш кавэскадрон в окружение, еле вырвался, и теперь командир эскадрона, Сошкин, просил помочь ему:

— Зачем вам грузовик? Вернетесь к себе на станцию, все у вас в порядке, а мне до Таловой добираться.

И отдал я Сошкину машину с пулеметом и бойцами, пусть, думаю, его сопровождают. Доехали мы до Нижней Покровки, распрощались. Эскадрон, а за ним и грузовик исчезли в темноте.

Но едва я и Тарас дошли до телефонной станции, на нас набросился Андрей. Обычно спокойный и медлительный, теперь он рвал и метал, дергал себя за русую бороду:

— Почему опять обрыв линии? Сейчас же на машину, возвращайтесь в степь.