Любовь Руднева - Встречи и верность

Совсем стемнело в хате. Григорий Михайлович сидел склонив голову, будто чудились ему приближающиеся шаги командира. Вот они уже в сенях. Дверь настежь, и Чапаев на пороге, с ходу диктует…

Григорий Михайлович тихо рассказывал:

— Было это вот такой же осенью, только более поздней, и за стенами хаты насторожилась ночь. Чапаев говорит мне, говорит быстро, так, что я с трудом за ним поспеваю:

— Бой идет без останову четверо суток. Противник набросился на наш кавалерийский полк двумя тысячами кавалерии и одним батальоном пехоты. Наш кавалерийский полк не выдержал. Бросился в паническое бегство. Оставил противнику два орудия, весь обоз, два пулемета. Потери громадные, много убитых и раненых…

Василий Иванович берет из моих рук карандаш, вертит его в левой руке, правая у него висит на повязке, и снова возвращает мне. Продолжая ходить по избе, диктует.

Изба сотрясается, моргает огонек в лампе. Василий Иванович торопится закончить донесение командиру Четвертой армии. Вдруг оконные стекла заливает дождь, а может, река Камелик лижет их мутным языком — заволжская степь в сговоре с казарой.

Не повышая голоса, но энергичнее Чапаев говорит:

— На поддержку кавалерийскому полку я выступил с учебной командой. Кавалерийский полк был остановлен, спешен, и мы снова перешли в контратаку. Противник выбит из занятых позиций…

Чапаев оборвал диктовку, помолчал и глухо добавил:

— Но снаряды и обоз уведены.

Василий Иванович круто поворачивается к окну, различает по стрельбе, какая казацкая часть шурует.

Меня удивило: что же Чапаев про неравный, долгий бой обмолвился только двумя-тремя словами. Сытая казара на сильных конях вроде и убыли не знала. Один с коня долой, вместо него пятеро. Лошадь бьется на земле, через нее уже десять конников летят, и тяжелая артиллерия нас пепелит. Чапаев же только с одной учебной командой поперек стал — казаки ударились и откатились. Надолго ли? Нет, на часы. Но ведь их тьма, а нас?

Смотрю на Чапаева. Снова возвращается к столу, за которым я примостился. И пока шел Чапаев от окна к столу, за три шага, будто осунулся он. Темное от ветра и бессонницы лицо его сделалось меньше, пролысины на висках удлинились, губы пересохли. Он, верно, кожей чувствовал, как за темнотой накапливаются силы противника, а нашим людям и есть нечего было, и с ног они валились, так как некуда их было отвести на отдых и некем подменить.

— Пиши, Гриша, дальше, — приказал он. — Балашовский полк неоднократно переходил в атаку. Последний раз сбит с позиции, где противник забрал две роты в плен, два пулемета.

Чапаев стоит надо мной и заканчивает донесение, обрубая каждую фразу:

— Положение восстановлено. В Пензенском полку много убитых и раненых. Жду поддержки, положение критическое, противник силами превышает в пять раз. Необходим бронированный автомобиль.

Василий Иванович берет из моих ошалелых рук карандаш и подписывает левой рукой: «Чапаев». Своей рукой закрепляет самую невеселую правду. Отхлебывает из жестяной кружки холодную воду, на ходу пристегивает шашку, идет к дверям.

— Завтра снова будем передавать, только, думаю, не телеграфировать нам из этой деревни.

Его правда. На другой день мы размещаем свое хозяйство на новом месте.

Не знаю, как командир дивизии выдюживал, я же тосковал по своим, пугачевцам и разницам, они были далеко; может, и не чуяли, что всю зверскую силу уральского казака мы на себя оттягиваем. Если бы не наша Вторая Николаевская, по этому случаю сформированная дивизия, армия генерала Мартынова долбила бы их.

— Раз приказано: «Держись!» — держимся, — говорил накануне Чапаев. — А каждый боец у меня тут! — Он ткнул себя в грудь. — Скосила бойца пуля, и эта же свинцовая попала сюда. — И он снова ткнул себя в ребро.

Но видно, крепка была грудная клетка Чапаева!

Семнадцатого октября — ведь донесение имеет точное число — снова диктует мне Чапаев:

— Доношу, что после пятидневного боя, окруженные в кольце… Не получил никаких продуктов. Противника силы громадные. Шестнадцатого октября на моем участке в бою против моего отряда около десяти полков. На кавалерийский полк во встречном бою обрушились два полка кавалерии, один батальон пехоты. Наши два орудия достались в добычу противнику, тридцать человек изрублено казаками…

На этот раз Чапаев ходит по комнате медленно, чуть прихрамывая.

…Не любит он, чтоб расспрашивали про здоровье, и я удерживаюсь от вопроса. И какое значение имеет, спрошу его о самочувствии или не спрошу, ведь каждый день уносит людей. Одно название осталось — дивизия. А пополнений нет. Есть нечего. Раненых нечем перевязывать. Да и многие бойцы пришли вовсе не обстрелянные, не чета добровольцам Пугачева, Сулака, не знавшим удержу. Здесь рядом с удальцами из балашовцев, гарибальдийцев, пензенцев попадался иной раз и кое-какой люд, далекий от наших бедняцких масс. Ведь Чапаеву приходилось на местах проводить кустарную мобилизацию.

Василий Иванович останавливается, ищет короткое слово для донесения:

— С юго-восточной стороны, численностью до двух полков, накинулись на Балашовский полк…

Неужели, думаю, Чапаев без обиняков расскажет, как ошиблись балашовцы? Залюбовались кавалерией и, радуясь, подпустили к себе вплотную.

Чапаев так и продиктовал:

— …не узнали, думали, что свои. Казаки воспользовались случаем, врезались в ряды пехоты, где изрублено пехотинцев до двухсот человек. Убит ударом пики помощник командира полка, который сам десятерых убил… Положение было ужасное… Пензенский полк своевременно дать помощи не мог. На него наступали с восточной стороны два полка кавалерийских и полк пехоты…

Я за своей спиной чувствую Чапаева. И жалко, что в лицо его поглядеть не могу — как оторвешься от аппарата?

Опять Чапаев не обратил особого внимания командира на свои личные боевые действия. Не думает об этом, видно, не нуждается в разговоре о себе. Жалеет бойцов. Жалеет храброго помощника командира балашовцев.

Я торопливо отстукиваю.

— Лишь была оказана помощь Балашовскому и кавалерийскому полкам от штаба дивизии учебной командой и одной резервной ротой, чем положение восстановлено. После боя был послан отряд за хлебом; около Кугенбетова, устья реки Камелика и Таловой, был наш отряд окружен полком казаков… Противник наступает дальше, — говорит мне в спину, видимо уставший до изнеможения, Чапаев. — Решили все умереть на месте, но не отступить. Точка. Чапаев. Начдив.

И вот в ту пору решил я испытать мою Анну. Была такая Анна, чумацкого рода, голосистая, смешливая, со вздернутым носом и задумчивыми глазами. Села в этих местах переселенческие. Когда-то чумаки возили сюда с Украины соль. Приглянулась им степная землица, и лет семьдесят назад перекочевали в Заволжье. Куда ни кинь — украинские названия, горячие южные песни, сады среди степи.