Ольга Мирошниченко - В сторону южную

События внешней жизни имели смысл лишь оттого, что обещали возможность случайно днем увидеть Максима. Она с готовностью, опережая других, вызывалась отправиться с каким-нибудь поручением на другой берег, где шла стройка. Там мог оказаться Максим. Она думала о нем так непрестанно, с такой напряженностью, что к концу дня чувствовала себя измученной, опустошенной, так тяжела была работа ее души. Может, поэтому, встретившись с ним, казалась странно спокойной, почти равнодушной.

И тогда знала — не любит ее приезжий москвич, не строила иллюзий, довольствовалась тем, что есть. Но было главное, может, самое необходимое ей в те дни. После обглоданной, униженной прежней своей жизни, в жизни новой, в которую еще не вошла, не определила своего места в ней, неожиданная любовь была спасением.

За многое осталась благодарна теперь уже на всю жизнь. За нежность, за неубывающий интерес ко всему, что было для нее важно, за то, что слушать умел, как никто в мире не слушал, длинные исповеди ее горькой жизни, и за то, что не нужно было с ним стараться выглядеть иной, не той, кем была на самом деле.

Не нужно было казаться уверенной в себе, счастливой, как в письмах матери и сестрам, не нужно было притворяться взрослой, все знающей, все умеющей, в какой нуждались дети, а можно наконец рассказать кому-то и о страхах, и о растерянности в этом далеком, еще непонятном и суровом месте.

Он не говорил знакомых слов любви, не обещал ничего в будущем, и оттого, наверное, и возникло чувство равенства и доверия, больше любви его необходимое ей. Галина любила его, но это имело отношение только к ее жизни, словно Максим щедро предложил ей выбор, и она сделала его и никогда не жалела о нем.

_____

После отъезда Максима все беды, словно только и ждали своего часа, обрушились на нее. Зима нагрянула неожиданно, жестокая, с морозами за пятьдесят, и оказалось, что и дети и она не готовы к ней. Не было теплых пальто, валенок. Целыми днями Маша и Петька сидели дома одни, даже в «Теремок» к Раисе не в чем было повести. Мест в яслях не было, и долгие темные месяцы промаялись они в тоскливом однообразии жалкого своего существования. Галине приходилось ездить домой в обед, чтоб покормить их, дети капризничали, стали непослушны и злы. Но в ту зиму все были злы вокруг. По зимнику подвезли оборудование на вторую очередь, и теперь, в лютый мороз, приходилось укладывать под него бетон. Работали даже в актированные дни. Людей не хватало, и Галину перевели временно учетчицей на автобазу. Неуклюжие от множества одежд, поддетых под ватники и стеганые брюки, шоферы были злы как черти, никого не боялись и не щадили. С Галиной ругались яростно, предлагали самой за рубль перемонтировать лопнувший на морозе скат «КРАЗа», сорокатонной махины с колесами в человеческий рост.

В гари выхлопных газов — не глушили двигателей ни на минуту ни днем, ни ночью, — в жестоких распрях, в судорожных неизбывных домашних хлопотах прошла ее первая северная зима. Потом удивлялась, как выдержала, не дрогнула, не прокляла все, не уехала. Но месяцы, проведенные в промерзшем до звона алюминиевом ангаре автобазы, и тяжкая работа учетчицы открыли Галине простые и жестокие правила отношений между людьми, объединенными тяжелым и честным трудом. И она приняла эти правила, запомнила их и в теплую, светлую, блистающую чистотой, спокойную жизнь ГЭС вернулась уже другой.

Она многое повидала за эти месяцы. Видела страшное, монтировкой, избиение шофера, нарушившего железные, самими водителями установленные законы зимней дороги. Лихачеством он вызвал аварию встречной машины и уехал не оглянувшись. А авария на зимнике, если не повезет случайно, как повезло на этот раз пострадавшему, — холодная смерть. И потому никто не встал на защиту избиваемого, смотрели молча, курили.

Галина не выдержала, закричала: «Хватит! Не надо! Хватит!»

При ней приехал на базу человек, один из тех, от чьей воли зависела судьба страны, а значит, и всего мира. Удивило тогда на немолодом усталом лице, болезненно набрякшем серпообразными мешочками на скулах, выражение глаз. Показалось до странности знакомым, а когда вгляделась, поняла — было тем же, что и у шоферов рудника.

Та же неизбывная усталость и спокойное, ничем непоколебимое внимание ко всему происходящему вокруг, что приходят со многими годами полной трудов и забот жизни. Будто видит человек за словами и поступками людей какую-то главную, неведомую другим суть. Он не спрашивал, будет ли пущена стройка в срок, а вместе с намаявшимися за смену, привалившимися расслабленно к бокам своих железных кормильцев шоферами подсчитывал, сколько кубов будет вынуто при данных темпах и технике.

Считал удивительно быстро, в уме оперируя четырехзначными цифрами, чем поразил всех необычайно. Поразил и доскональным знанием их жизни, ее проблем и привилегий.

На уклончивые ответы о заработках, — мол, «это когда сколько, по такому морозу, например, простоев больше», — пошутил без улыбки:

— Да чего скрываете? Я же знаю, что неплохо зарабатываете.

Выйдя на улицу, спросил у Воронцова, кивнув на длинный покосившийся барак, еще со времен первых геологов оставшийся:

— Ваша продукция?

— Не моя, — ответил Воронцов, — но не отрекаюсь. Стоит же. И живут еще. Холостяки.

Приезжий глянул на него коротко, словно проверял — не ослышался ли.

— Пора крупноблочные строить, как в Мирном.

— В Мирном много чего, — неопределенно откликнулся Воронцов.

— Верно. У вас тоже хватает.

Садясь в машину, пропустил вперед замешкавшегося выжидательно Воронцова.

Воронцов не узнал Галину в однообразной толпе ватников. Лицо закопченное, платок старушечий, сапоги сорокового размера, чтоб в две портянки ногу обернуть да носков две пары надеть можно. Но и ни в каком другом виде не заметил бы, наверное. В этот день судьба его решалась, ответ держал за все, что сделал и чего сделать не смог или не сумел.

Максим прислал письмо весной. На конверте внизу был обратный адрес: номер почтового отделения, «до востребования». Галина усмехнулась, вспомнила любимую пословицу шоферов, насчет человека, который хочет рыбку съесть.

Письмо пришло будто с другой планеты. И другой планетой чувствовала не Галина Москву, а он — далекий поселок и жизнь в нем. Она ощутила это очень ясно по тому странному, упрощенному стилю, каким было написано письмо, по дежурным вопросам о детях, о ее работе, о том, как обживается ПДУ.

В конце просьба — дать пояснения, касающиеся особенности строительства уникальных ГЭС, в каких специалистах больше всего нужда, и еще одна: описать, как умеет, прошедшую зиму. В чем люди одеты, ходят ли на танцы, работают ли монтажники, когда за пятьдесят, — в общем, все, что захочет.