Ольга Мирошниченко - В сторону южную

— А лед на Лене, блин косой, не такой уж чтоб очень надежный, сам видел, как бульдозер в черный омут ухнул. Ну и запретил, конечно, энергопоезд на тягачи грузить. А Батя, он как раз, блин косой, тут как тут оказался, приказал грузить, мол, там люди замерзают, работа стоит. Что оставалось делать? Лег на путь, шапку под голову подложил, чтоб удобнее, и лежу. Не умещаюсь, конечно, между рельсами, ноги подогнул, дурак дураком. Никому до меня дела нет, все лаются, блин косой, у всех свои заботы, — мужчина обвел слушателей взглядом, и все закивали головами, показывая, что отлично представляют ситуацию и его дурацкое положение. — А энергопоезд и пошел на меня, Батя приказал. Машинист белый, а едет. Батю-то все боялись. Пришлось вскочить, шапку так и загубил, не до нее, как понимаете, было. Мне водолазы потом шерстяную дали, а та хорошая шапка, что сгубил, — ондатровая. Дотащил он все-таки энергопоезд, черт толстый, пока по Лене ехали — страху натерпелись. Вот так. Я Северный хорошо помню, — неуверенно оглядел всех, улыбнулся робко, словно извиняясь за то, что встрял с историей своей немудреной. Но история понравилась, стали строить предположения — наехал бы машинист, если б не встал упрямец с рельсов, и прав ли был Батя. Рассказчик только улыбался, сигареткой коротко затягивался, будто и не о нем речь шла, и соглашался кивками С самыми противоречивыми мнениями.

Мужчины уже курили вовсю, и никто им не делал замечаний. Когда автобус остановился у Бахчисарайского дворца, первым выскочил Игнатенко. Галантно помогал сойти женщинам. Они с подчеркнутой, будто давно привычной, небрежностью опирались на его руку. Засидевшись, неловко прыгали на землю. Дворец не очень понравился, показался бедным, совсем не таким, как в балете «Бахчисарайский фонтан». А сам фонтан вызвал просто насмешки, какой-то водопровод просто, на станциях такие бывают, кафель, и вода капает, вот на ВДНХ фонтан «Каменный цветок» совсем другое дело. Разочарование объединило экскурсантов еще сильнее. Сквозь узкое окно Галина видела, как на улице они оживленно обменивались впечатлениями от гарема, разбивая сонную жаркую тишину громкими возгласами. Отсюда, из голубой прохладной полутьмы, рыжий песчаник двора с фиолетовыми подтеками густых теней казался шкурой огромной зебры. Резко выделялись в темном сумраке длинной галереи белые столбики легкой аркады. Галина представила в беспокойной этой ряби еще мелькание алых и голубых атласных бешметов, маслянистый блеск конских крупов, шей, сухое сверканье серебряной сбруи, и нелепыми, некрасивыми, ненужными здесь показались люди в темных костюмах, в анилиново-розовых и голубых, словно леденцы дешевого монпансье, платьях. Видно, в Омске ассортимент японского кримплена не отличался разнообразием.

Сзади что-то щелкнуло коротко. Галина обернулась, Игнатенко фотографировал фонтан. Только что суетился во дворе, организовывая живописную группу экскурсантов для снимка, и уже сюда успел прибежать.

— Какая хорошая компания подобралась, правда? — спросил, сосредоточенно и осторожно вынимая кассету. — Все свои, сибирские, повезло. Мы уже договорились банкет в «Элладе» устроить, как вернемся. Пойдете?

— Да, компания неплохая. — Галина перешла в другой зал. Обшарпанные стены, голо и пусто. — Компания неплохая, только женщины что-то злые были очень сначала.

— А это правильно! — откликнулся Игнатенко.

— Что правильно? — Галина стала в проеме несуществующих дверей.

— Ну вот, что строгие, — раскачивался у окна, ракурс искал выгодный. — Знаете, им так надоело на работе, а кому и дома, — щелкнул, откачнулся в другую сторону, — грубость. И что курят, и что выпивают, что не хотят, чтоб на отдыхе так было. Праздника хотят, — лег грудью на узкий подоконник, — культуры, красоты. Вот почему сразу так и поставили, а теперь уж все хорошо будет, регулированно, в рамках.

Щелкнул затвором несколько раз подряд.

— Порядок. — Повернулся к Галине. — Еще в одно место съездим. Договорились с шофером, скинулись по рублю. Я за вас дал. Там красота.

Он оказался прав. Все было в рамках, все регулированно. Когда осмотрели древнее поселение, скальный город Чуфут-Кале, решили закусить. Разложили скатерть — и ее не забыли предусмотрительные хозяйки, — вынули снова припасы. Мужчины с неуверенными смешками извлекли из внутренних карманов пиджаков бутылки, удивительным образом не обнаружившие ничем до сих пор столь нехитрой своей потаенности.

Моложавая командирша, как выяснилось — главбух большого завода, тотчас деловито забрала бутылки, оставила на всех только две белой и рислинга для дам. Мужчины зароптали, но как-то нерешительно и, встретив короткое: «Хватит вам», смирились тотчас.

Всех поразили глубокие колеи в камне. Может, только в них было что-то вещественное, понятное из той неведомой, давно ушедшей жизни, которую и представить нельзя никак. Гадали, отчего опустел город, куда ушли жители его, что за люди они были, какой национальности и чем жили. Единодушно решили, что прозябать в темных пещерах, конечно, не сладко, и оттого население, наверное, было злым и жестоким.

— Как бабы в Певеке. Ох и лихие бабы, — пошутил кто-то из мужчин.

На него набросились дружно землячки. Объяснили, что не злые, а самостоятельные обитательницы Певека умеют постоять за себя, что только из-за мужского нахальства и безалаберности приходится жесткость проявлять.

Шутник уже на попятную пошел.

— Да мне нравятся такие, ей-богу, нравятся, — успокаивал разволновавшихся соседок.

Игнатенко не принимал участия в разговоре. Сидел на краю обрыва и смотрел не отрываясь вдаль, на лесистые холмы. Потом вдруг исчез, Галина и не заметила как. Обернулась, а его нет.

Все, казалось, забыли, зачем они здесь. Не замечали и странности застолья на высоком обрыве, среди каменных развалин мертвого города, зияющего черными дырами своих пещер.

Даже о еде забыли, так увлеклись разговором о пришельцах из космоса и о возможности их нового появления. Владелица плаща, прежний недруг Игнатенко, высказала предположение, что именно пришельцы согнали здешних жителей, когда-то, много веков назад, с насиженных мест.

— А почему же они ушли, почему? — перекрикивая шум общего разговора, спрашивала того, что на рельсы ложился. — Чем плохо им было? Отгрохали такой город и ушли.

Еще долго слышала их голоса, бредя медленно по гребню странной дороги. Сколько повозок должно было проехать по ней, сколько долгих веков живой, деятельной жизни пройти, чтобы так глубоки стали узкие, лишь чуть заметно оплывшие колеи.

На плоской крыше маленького домика увидела Игнатенко. Наклонившись, сосредоточенно копошился в безжизненных камнях, — огромный майский жук, зеленовато-переливчатый в своем нарядном костюме, сосредоточенный и деловитый. Разогнулся, увидел Галину, помахал рукой, чтоб шла к нему.