Бахыш Бабаев - Одиночество вдвоем

— Куда ты? — оживилась мать.

— Молоток мне нужен дома. А твой на балконе.

Она не ответила.

На кухне он наскоро промыл курицу, разрезал ее и положил на сковороду. Пока готовился ужин, он перемыл посуду, убрал со стола, опорожнил переполненные окурками пепельницы.

— Ты еще здесь? — Мама спросонья удивленно уставилась на него. — Уже второй час, а ты еще здесь.

— Но ты же голодная, — заупрямился он.

— Иди сейчас же домой или ложись спать здесь. Поздно ведь.

— Когда поешь, тогда и уйду.

— О аллах, что за наказание, — сделала вид, будто сердится. — Ладно, я поем, но только вместе с тобой.

Бабирханов согласился.

Домой он приехал в третьем часу утра. Как хорошо, подумал он, что завтра во вторую. Хоть высплюсь.

Жена и дочь спали. Стараясь не шуметь, он переобулся и разделся на кухне. Затем лег.

Человек с самого рождения обречен на страдания. Как это ни странно, но он постепенно привыкает к ним. Промежуток времени, выделенный ему судьбой и именуемый жизнью, настолько короток и настолько насыщен второстепенными заботами, что для личной жизни в конечном счете ему остается всего одна треть. Это слишком мало для высокоразвитого существа. Вступил в этот бренный мир, прожил лет восемьдесят и — айда к прадедам. Познав прелести земной жизни, жаль покидать эту землю. Покидающего жалеют: несчастный, дескать, скончался. В действительности же ставший покойником обретает счастье — счастье приобщения к Вечности. Его перестают волновать житейские заботы — переживания, опасения, тревоги, страдания. Он успокаивается от них раз и навсегда. В этом смысле, надо полагать, ему повезло. В этом смысле он, умирая, действительно приобретает счастье.

Пусть воздастся должное умершим! А трижды тем, кто умер, не успев родиться. Им повезло намного больше, чем жившим.

Эсмира стояла у окна. Обед она уже приготовила, в квартире прибралась, скопившееся белье детей — сына и дочери, выстирала. Тяжело вздохнув, она равнодушно поплелась в комнату. Включила телевизор, затем выключила. В спальне, на коврике, бесшумно сидела ее трехлетняя дочь, рассматривая новые игрушки.

После трагической гибели мужа она долго еще жила в той квартире, которую они снимали. Но в один прекрасный день братья решили взять ее к себе. Она никогда и нигде не работала. Работал муж, прилично зарабатывал, необходимости в ее трудоустройстве не было. И теперь, живя в отчем доме с братьями, она ни в чем не испытывала нужду. Братья помогали как могли. К тому же она получала пенсию за утрату кормильца. Тем не менее чувство собственной ненужности почти не покидало ее. Она сожалела о том, что не имеет образования, о том, что не имеет специальности. А ведь в этом в немалой степени виноват был ее муж — мир праху его. Именно он в свое время не разрешил ей работать. А потом все так и пошло — кухня, стирка, уборка. Потом пошли дети.

Четвертый год она одна. Одна, несмотря на четверых братьев, которые ухаживали за ней и ее детьми. Братья не давали ей унывать, — то один, то второй с поводом или без повода закатывали добрые семейные пирушки, сопровождающиеся весельем и беззаботностью. Они любили свою единственную сестру как память о матери, несмотря на своенравный и крутой характер Эсмиры.

Она снова подошла к окну.

Разорванные в клочья облака медленно проплывали по ясному апрельскому небу. В открытую форточку веяло дурманящей свежестью. Запах цветущей сирени доносился и сюда, пробуждая в сознании прячущуюся готовность к чему-то романтически новому.

Во двор медленно въехала крытая грузовая машина и остановилась у соседнего подъезда. Первым из нее вышел мужчина лет тридцати пяти, потом водитель. Вдвоем стали выгружать разобранные части какой-то мебели.

Эсмира стала с интересом наблюдать за происходящим. И шофер, и этот мужчина были ей незнакомы. Кто же они? К кому приехали? И что это за мебель?

В свое время, став домохозяйкой, она практически была оторвана от жизни. Домашние дела почти никогда не кончались. Как белка в колесе, она все время крутилась в водовороте хозяйских забот. Когда находила тоска, отдушиной ее служил этот застекленный балкон, из окон которого хорошо просматривался весь двор.

Разгрузившись, машина уехала. Мужчина унес последние части шифоньера, как установила про себя Эсмира, наверх.

Она скорее догадалась: Беляковы пытаются разъехаться в разные стороны — люто ненавидят друг друга жены двух братьев. Их скандалы не раз слышал весь дом. Значит, они уже разменялись, и этот мужчина, привезший сюда вещи, — их новый сосед. Ничего не скажешь, подумала она, интеллигентный парень.

Почему-то она его запомнила еще с прошлого лета, когда тот приходил сюда. Тогда он был не один — с женой и дочерью лет пяти. Приходили, скорее всего, на осмотр квартиры.

Во двор въехал белый «Москвич» и подъехал чуть ли не к окну. Она торопливо пошла открывать дверь брату.

— Я на минутку, вот мясо, куры, масло. Яблоки и зелень в кульке, в машине. Сейчас…

Он принес и кулек.

— Тебе дать денег?

Она отрицательно покачала головой. — Не надо.

Характер сестры был хорошо известен старшему брату. Она отказывалась даже тогда, когда деньги ей нужны были позарез.

— Завтра зарплата. Заеду после работы.

Он уехал.

Эсмира убрала продукты в холодильник, затем заглянула к дочери.

— Есть будешь?

Айша недовольно взглянула на мать и ответила в тон:

— Ты же видишь, я занята.

— Ну и черт с тобой, подыхай с голоду.

— А мне надоел этот проклятый соус, — завопила Айша. — Каждый день — соус, каждый день — соус. Не буду я его есть.

— Извини, забыла приготовить плов специально для тебя, — съязвила Эсмира. И уже сердито добавила:

— Иди за стол, или я тебя покалечу.

Айша обреченно повиновалась.

Покончив с едой, они вышли во двор. Погуляли с полчаса и вернулись.

Вскоре явился из школы и сын, весь раскрасневшийся, со съехавшим набок пионерским галстуком.

— Мама, у меня ботинок лопнул!

— Как лопнул?

— Вот, смотри. — Он поднял правую ногу.

— Чтоб ты сам лопнул. Кретин.

— Опять ты… — захныкал малыш.

— Заткнись, щенок!

Накормив сына, она прошла на кухню мыть посуду. Позже включила телевизор, который проработал до поздней ночи. Смотрели все подряд — и интересное, и неинтересное. Потому что так было заведено. Потому что не было других интересов в жизни. Программа будней, да и не только будней, но и праздников, оставалась, все та же: утром — приготовление обеда, днем — уборка квартиры. Вечером — телевизор.

Регулярное однообразие замыкается в круг, из которого лень выходить.

Бабирханов сидел в кабинете и был явно озадачен. Только что его вызывал главврач и предложил сто шестнадцатую поликлинику. Точнее, работу там. Такую же — участковым терапевтом. Там, говорил главврач, еле выпроводили на пенсию одну старуху, от которой никак не могли избавиться. Да и не справлялась она — участок большой, а силы — не те. Чуть ли не всех больных диагностировала под одну гребенку. Старческий маразм. Просили из министерства — направить более энергичного.