Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

Часть 2

Париж, 1929

Глава 13.

Недалеко от бульвара де Себастополь, к северу от Центрального рынка, находилась небольшая улица, тянувшаяся на два квартала. Когда-то ее называли улица Пуавр. Её перечный склад процветал, но провалился. Затем эта улица была известна под названием Сен-Симон, и на ней распологалась гостиница для возвращавшихся солдат. На улице Де Ла Луи отсутствовал сине-белый уличный знак, но теперь это была известная улица. Здания были черными, с угольной пылью на подоконниках, на заброшенных газовых фонарях, в ложе писсуара, на рваном тенте табачного магазина, который также торговал пшеничной водкой и девочками. Двери на улице были пронумерованы, но это ничего не значило. Никто, кроме владельца табачной лавки, носящего красно-рыжие усы, которые ловили крошки его утренней булки, казалось, не жил или не вел здесь какой-либо бизнес. Дом номер двадцать два был с дверью и окном из пузырного стекла. За этим окном распологался коридор, пахнущий, как писсуар. В верхней части лестницы находилась еще одна дверь, продавленная ударами ботинок, а дальше - стойка с женщиной по имени Жасмин-Картон и ее кошкой Мэй-Софи.

Мадам Жасмин-Картон была толста, но еще молода. Толстые коричневые волосы росли на ее предплечьях, на которых иногда звенели ее золотые браслеты. Однажды она сказала Эйнару, что одна из ее девочек уехала и вышла замуж за греческого принца, оставив мадам Жасмин-Картон с кошкой Мэй. Она также сообщила, что на протяжении многих лет среди ее посетителей были важные послы, премьер-министры и десятки других графов.

За пять франков мадам Жасмин-Картон дала Эйнару ключ, прикованный к латунной лампочке. Ключ впустил его в зал номер три, - узкую комнату с креслом, покрытым зеленой шерстью, задумчиво опустевшей проволочной корзиной для мусора и двумя маленькими окнами с черными шторами. На потолке светилась лампочка, освещавшая зеленое кресло. За запахом аммиака тянулся след чего-то соленого, горького и мокрого.

Стоял май - два солнечных теплых дня на один холодный. В узкой комнате всегда было холодно. Зимой Эйнар сидел в зеленом кресле в пальто и смотрел на пар, выходящий изо рта во время дыхания. Эйнар уже давно не приезжал к мадам Жасмин-Картон, и не мог знать, что в августе тусклые с прожилками испарин стены уже пожелтели от табака. Но он воображал себе это.

Сегодня Эйнар снял пиджак с накладными карманами и модными петлями. Герда купила этот пиджак для Эйнара, так как она покупала практически все его вещи. Герда верила в то, что Эйнар ничего не знает о парижской моде. За исключением, конечно, одежды Лили. Платья с капюшоном с шелковыми завязками на талии; перчатки, украшенные на локтях жемчужными застежками; туфли с ремешком, украшенным горным хрусталем - все это Лили покупала сама. В банке из-под мармелада Эйнар откладывал недельное пособие для Лили, и через два-три дня она протягивала руку к банке и брала деньги. «Деньги Лили» - такой была запись в бюджете Эйнара. Он искал франки в карманах габардиновых брюк, чтобы дать Лили больше, и если не находил, то иногда Лили бежала к Герде, которая, по-видимому, только благодаря Лили знала слово “да” и “больше”.

Эйнар поднял одну из черных штор в комнате. За мутным стеклом находилась девушка в купальном костюме и черных чулках. Одна ее нога стояла на гнутом стуле. Девушка танцевала, хотя музыки не было. Из другого окна выглядывало лицо человека. Его маслянистый нос прижался к стеклу, а дыхание оставляло пятно тумана. Девушка, казалось, знала об Эйнаре и другом мужчине, - прежде, чем сдернуть одежду, она огляделась, не взглядув при этом на их лица с плоскими носами, и опустила подбородок.

Девушка сняла перчатки, похожие на перчатки Лили, с мясистой трубки своей руки. Девушка была некрасивой - черные волосы, наэлектризованные и сухие; лошадиная челюсть, слишком широкие бедра и слишком впалый живот. Но в ее скромности было что-то прекрасное, - подумал Эйнар. В том, как она аккуратно сложила на спинку гнутого стула свои перчатки, а затем купальник, и, наконец, чулки, словно знала, что они снова ей понадобятся.

Вскоре девушка сняла все, кроме обуви. Она танцевала более энергично, ее пальцы на ногах и руках вытянулись. Она откинула голову назад, обнажив бело-голубую трахею.

Эйнар посещал мадам Жасмин-Картон почти шесть месяцев, приходя туда во второй половине дня, когда Герда встречалась с коллекционерами или одним из редакторов журнала в “ La Vie Parisienne” или “ L'illustration ”, которые наняли ее, чтобы набросать свои истории. Но Эйнар ездил туда не за тем, зачем остальные мужчины, прижимавшие свои носы к маленьким окнам, а их языки походили на морских ежей, плещущихся в ведре рыбака. Он хотел наблюдать за танцами девушек, изучать изгибы их тел, вздымание груди, смотреть на бедра, устрашающе бледные и дрожащие, как пенка в чашке с парным молоком. Он почти слышал хруст коленных сухожилий через толстое стеклянное окно. Ему также нравилась нижняя часть предплечья, где вены, горячие от стыда и обиды, текли зеленым цветом; и еще подушечка плоти, которая раздувалась под пупком - эта часть женского тела заставила Эйнара подумать о подушечке, на которой выносили кольца на свадьбе. Он посещал мадам Жасмин, чтобы смотреть на женщин и наблюдать, как двигаются их тела. Как девушка с наэлектризованными черными волосами будет держать подбородок, трогая чашеобразную грудь. Как девушка после нее, блондинка с жилистым телом, обошла вокруг черной комнаты, держа руки на бедрах с торчащими косточками. Или как девушка из прошлого вторника, которую Эйнар никогда раньше не видел, раздвинула свои веснушчатые бедра и сверкнула гениталиями. Бедра быстро сомкнулись, а затем она просто ходила и пританцовывала. Пот стекал по ее шее, а розовое изображение ее гениталий горело в глазах Эйнара, даже когда он закрывал их, пытаясь забыть, кто он и где. И позже, когда он лег рядом с Гердой и попытался заснуть, пока горела прикроватная лампа, а толстый карандаш Герды царапал блокнот, в котором был почти готовый рисунок, изображающий Лили.

Эйнар и Герда теперь жили в Марэ. За три года до этого они покинули Копенгаген, это была идея Герды. Однажды в дом вдовы пришло письмо, и Эйнар помнил, как Герда быстро прочла его, а затем подняла крышку железной печи и бросила его в огонь. Он помнил короткий желтый свет, который лился из печи, пока пламя пожирало письмо. После этого Герда сказала Эйнару, что Ханс хочет, чтобы они переехали в Париж.

- Он думает, да я и тоже, что так будет лучше, - сказала она.

- Но почему ты сожгла письмо? - спросил Эйнар.

- Потому что я не хотела, чтобы Лили видела это. Я не хочу, чтобы она знала, что Ханс хочет увидеть ее снова.