Виктория Борисова - Ключи от рая

В первый раз это случилось давно, еще в школе, перед самыми выпускными экзаменами… Учился Леша хорошо, одни пятерки получал и уверенно шел на медаль, — правда, не золотую, ее прочили дочке председателя горисполкома, что училась в параллельном классе — но на серебряную он точно мог рассчитывать. А еще — перечитал все книжки в школьной библиотеке и даже получил звание КМС по шахматам, чем невероятно гордился. Одноклассники иногда дразнили его зубрилой, но он не обижался и охотно давал всем желающим списывать.

— Утешение ты мое! — говорила мама, гладя его по макушке. — Это ж надо, какой умный мальчик уродился! Даже непонятно, в кого…

Это было действительно странно: как мог в семье водителя и продавщицы появиться такой ребенок?

— Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца! — говаривала, бывало, бабушка Серафима, скорбно поджимая губы, и глаза у нее почему-то становились холодные и злые.

Хотя, наверное, и было от чего… Ее сын Сергей, Лешкин отец, был шофером-дальнобойщиком, гонял тяжелые фуры по всей стране и неплохие деньги зарабатывал. К тому же непьющий, работящий, все в дом, все в семью… Одним словом, золото, а не парень! На сына Серафима Петровна просто надышаться не могла, а вот невестку невзлюбила с первого взгляда.

— Только бы хвостом крутить! — повторяла она. — Ох, наплачешься ты с ней, сынок, попомни мое слово!

И все же молодые поженились. На свадьбе Серафима Петровна сидела с каменным скорбным лицом, словно и не свадьба это вовсе, а поминки. Не ко двору пришлась веселая красивая Валентина в этом доме…

Молодая женщина такую жизнь выдержала недолго, после очередного скандала схватила в охапку маленького Лешу и ушла. Мужу она заявила:

— Решай! Или я, или она. Больше так жить не могу.

Сергей помаялся с неделю, даже запил с горя, но в конце концов с женой помирился.

— Что ж, ночная кукушка всегда дневную перекукует! — изрекла свекровь.

Потом она даже приходила в гости, приносила внуку пряники и конфеты, но невестку продолжала шпынять при каждом удобном случае, подмечая малейший повод. Не так полы помыла, не так мужу обед приготовила, опять новое платье купила, а сыну ботинки нужны…

Но с Валентины все как с гуся вода. Слова свекрови она пропускала мимо ушей, иногда лишь беззаботно отмахивалась. Стоило мужу отправиться в очередной дальний рейс — и в доме стоял дым коромыслом. Приходили какие-то люди, на столе появлялась и выпивка, и закуска, а маленькому Леше мама давала конфету и строго-настрого приказывала:

— Иди спать, а то опять к бабушке отправлю!

Леша не возражал. Читать книжку под одеялом, вооружившись карманным фонариком, было гораздо интереснее, чем сидеть под присмотром ворчливой Серафимы Петровны, которая почему-то все время пыталась его накормить, повторяя: «Вон худенький какой! Мать-то твоя совсем за тобой не смотрит, до чего довела ребенка!»

Бабушка, конечно, была добрая, никогда не кричала на Лешу и не наказывала его, даже позволяла допоздна смотреть телевизор, но слушать ее бесконечные ахи и вздохи было неприятно. Леша никак не мог понять, почему она так жалеет его, словно он больной или калека.

Отец тоже вел себя странно. Из рейса он возвращался веселый, загорелый, пахнущий потом, бензином и дорожной пылью. Эти минуты Лешка любил больше всего… Отец подхватывал его на руки, поднимал высоко-высоко, почти к потолку, приговаривая:

— Ух ты, как вырос! Прямо настоящий мужик стал!

Потом он целовал жену, доставал подарки, долго мылся под душем, напевая: «Эх, дороги, пыль да туман…» — и, надев чистую рубашку, усаживался за стол. Валентина подавала мужу тарелку наваристого борща, и Сергей, разомлев от сытости и домашнего тепла, улыбался расслабленно и счастливо.

Но идиллия продолжалась недолго. Стоило отцу навестить Серафиму Петровну — миру и покою в семье наступал конец. От нее он возвращался совсем другим, даже лицом темнел. Они с матерью начинали ругаться, и бывало, что билась на кухне посуда, звучали сердитые, злые голоса, так что Леша за тонкой перегородкой вздрагивал и все старался натянуть одеяло на голову, словно пытаясь спрятаться. Отец начал сильно выпивать, и от него все чаще пахло перегаром и дешевым табаком. Теперь он уже не выглядел высоким и сильным: плечи сгорбились, походка стала неуверенной, и даже руки иногда дрожали, словно у старика.

Гораздо позже, уже став взрослым, Леша начал жалеть отца. Только тогда он понял, как тяжело ему было любить и жену, и мать, мучительно разрываясь между ними…

Отец погиб в аварии, когда Леше было десять лет. Утром он собирался в школу, мать торопила его, когда вдруг раздалась настойчивая требовательная трель дверного звонка. «Ну, кто еще там?» — недовольно ворчала она, открывая тугой замок. На пороге стояли Сан Саныч — начальник автоколонны, и Эдик — отцов напарник. Оба неловко переминались с ноги на ногу, Сан Саныч теребил в руках кепку, и лица у них были такие, что мать побледнела и отступила обратно в коридор.

— С Сергеем… что? — тихо спросила она.

— Такое дело… Не знаю даже, как и сказать. В общем, мужайся, Валя…

Похороны выглядели каким-то странным, ненастоящим действом вроде первомайской демонстрации. Только музыка была унылая и вместо флагов — венки из бумажных цветов. Хоронили отца в закрытом гробу, так что в Лешиной памяти он навсегда остался живым. Мать плакала, а Серафима Петровна выглядела на удивление спокойной. В черном платье и черной же кружевной косынке на голове она была похожа на колдунью из сказки.

— Все ты виновата! — бросила она невестке на прощание. — Ноги моей больше в твоем доме не будет!

Леша тогда так и не смог в полной мере осознать случившегося. Казалось, что папа просто уехал в очередной рейс и почему-то задержался дольше обычного. Он ждал, что откроется дверь — и он снова появится на пороге как ни в чем не бывало…

Мать горевала недолго. Вскоре она вышла замуж за дядю Юру — отцова приятеля, работавшего на той же автобазе. Наверное, он был мужик незлой, только очень уж недалекий. Любил рыбалку, смотрел футбол по телевизору, не пропуская ни одного матча и азартно болел за любимый «Спартак». Пасынка почти не замечал и лишь иногда, выпив рюмку после обеда, начинал поучать:

— Бросай ты свои книжки! Сидишь все, думаешь… Индюк думал, да в суп попал!

Зато отчим оказался на удивление оборотистым. Мотаясь по просторам необъятной Родины, из каждого рейса он привозил какой-нибудь дефицит, чтобы здесь, в родном городе перепродать его с пользой для себя. На зависть соседкам мать ходила в меховой шубке, поблескивая золотом в ушах и на пальцах, расцвела, похорошела и часто повторяла:

— Вот и раздышались мы! Наконец-то как люди поживем…