Яков Ершов - Подростки

— Следить, что ли?

Получилось неловко. Я с испугом глянула на Борю. Но он вроде не слышал последних слов. Ответила:

— Да нет. Он меня слесарить учит.

— А-а!

На складе Сельхозтехники народу тьма-тьмущая. Все требуют запасных частей к машинам, а нужных деталей нет. Наш старшой сколько ни бился, ничего раздобыть не сумел. Возвратясь из очередного захода к начальству, присел на скамейку, подозвал Борю.

— Вот что, друг, — сказал, отдышавшись. — Иди-ка ты на разведку. Пристраивайся с кем-нибудь, кому наряд выписан, и по складским помещениям. Я тебе сейчас покажу, какие детали искать.

До полдня мы с Борей бродили от склада к складу, успели даже подружиться с кладовщиками, оказывая им мелкие услуги. Зато к обеду у нас имелась точная справка о наличии дефицитных деталей. С этим перечнем посланник колхоза и пристал к заведующему складом, вынь да положь ему запчасти.

— Да нет у меня ничего! Хоть шаром покати. Все выдал, до винтика, — уверял заведующий.

Но Николай называл точное место, где лежит нужная ему вещь.

— Не веришь? — сокрушался заведующий.

— Не верю! — твердил свое Николай.

— Тогда пошли.

Они нашли и ряд, и полку, и стоящий на ней ящик.

— Погляди, убедись, — подзадоривал заведующий. — Видишь: пуст.

Николай потянул ящик на себя.

— Не совсем пуст.

— А что там? Пара деталей. Да через меня их тысячи проходят!

— Мне тысячи не надо, — сказал Николай. — А эти две пригодятся. Подпиши накладную.

За полчаса они вычеркнули половину наименований в длинном списке.

— А эта, брат, тебе не подходит, — сказал, торжествуя, заведующий, когда они подошли к ящику, доверху наполненному новенькими, в масле, деталями. — Они к другой машине. Неходовая вещь. Третий год лежат.

Николай повертел деталь в руке, прикинул размеры штангенциркулем.

— Погоди, друг, — повернулся он к заведующему. — Да тут же вся разница, что диаметр отверстия поменьше. Всего на один миллиметр. Эти детали запросто расточить. И из залежи выйдет позарез нужная вещь.

Заведующий повертел деталь в руке.

— Верно говоришь, — подтвердил он. — Ишь какой башковитый! Сегодня же попробуем расточить. Ведь это, если дело пойдет, ты меня во как выручишь. Меня из-за этой самой детали по сто раз в день за горло берут.

Николай хотел забрать деталь так, без расточки. Но заведующий не соглашался. Говорил, что не тот сервис будет, что он не допустит, чтобы не доведенная до кондиции вещь со склада уходила. Ему, дескать, дорога честь фирмы. Но Николай все-таки упросил его, и Боря сунул деталь в свой рюкзак.

Еще в машине меня все подмывало спросить Борю о том злосчастном чемодане. Куда и зачем он его нес? Но я сдержала себя. Помнила строгий наказ Лукича: о происшествии — ни слова.

В колхоз мы вернулись победителями. Шутка ли, самые ходовые запчасти достали. Першин, узнав об удачной экспедиции на склад Сельхозтехники и о расторопности, проявленной не только Борей, но и мной — девчонкой, изменил свое отношение к ребятам. При переговорах в правлении перед заключением договора на проведение производственной практики он быстро пошел на уступки и принял почти все условия, выдвинутые Сережей. Для девчат выделили отделение в птичнике и в телятнике. Ребята обязались сами построить теплицу, выехать на медосбор с пасекой, вдвое увеличить крольчатник.

Я все толкала в бок Борю, чтоб он сказал насчет комбайна. Он отмахивался, но под конец все же набрался смелости.

— О чем разговор! — охотно согласился Першин. — Комбайн этот нам давно глаза мозолит. В утиль его надо сдать, да все времени не хватает. Так что берите и делайте с ним все, что угодно. Только поторопитесь заявить о своей власти над ним. А то слесари-ремонтники совсем его «раскулачат».

Боря торжествующе посмотрел на Федора Лукича. Тот ободряюще подмигнул, вслух сказал:

— Эту бригаду возглавлю я. Борю и Нину беру в помощники. Не смейтесь. Старичок комбайн еще побегает по колхозным полям. В уборочную страду сам Артем Павлович в ножки нам поклонится: дескать, выручайте, ребята, не справляемся с молотьбой, выводите свой агрегат.

Этой шуткой и закончился наш первый колхозный день.

А с утра начались новые хлопоты. Федор Лукич поднял нас с первыми лучами солнца. Сказал:

— Будем сразу же привыкать к ритму колхозного дня.

Сережа принес из водопроводной колонки ведро студеной воды. Едва я вышла на крыльцо, он — ко мне:

— Будешь умываться? Давай полью.

Не отказалась. Он с удивлением посмотрел на меня. Дескать, что это с Нинкой случилось. А я, едва плеснула в лицо водой, сразу почувствовала, как по всему телу разлилась приятная бодрость. Зашла к ребятам в дом. Хозяйка поставила на стол крынку парного молока. Федор Лукич разлил его по стаканам, пригласил:

— А ну, работнички, к столу. Да не зевайте. Такого молочка вы в городе не найдете.

Боря взял стакан, поднес к губам и остановился. Я поняла: он боялся выпить, боялся нарушить, спугнуть тот несравненный запах, который исходил от еще теплого молока. Наконец он отхлебнул глоточек, прошептал: «Шедевр!» Ребята потянулись за своими стаканами.

Мы пили свежее, парное молоко, тоже со свежим, мягким хлебом, и казалось, что лучше этой еды и этого струившегося в открытое окно, напоенного запахами весны воздуха нет ничего на свете.

Хозяйка посмотрела на наши восхищенные лица, заглянула в сияющие глаза и, выйдя в сени, принесла и поставила на стол еще крынку свежего молока.

— Кушайте на здоровье. У нас свое, не привозное.

Хлопнув дверью, забежала Света. И с порога:

— Ой, ребята, какое здесь молоко! Ты что же, Нинка, удрала? Я сейчас попробовала… — глянула на полные стаканы в наших руках и замолкла: — У вас тоже…

Федор Лукич пригласил ее к столу:

— За компанию, Света.

— Нет, что вы! — замахала она руками. — Я такую крынку почти всю одна… Не отдышусь никак.

Света присела на скамейку у окна и не удержалась, затараторила:

— Боялась, что просплю сегодня. А меня чуть свет скворец разбудил. Вот, скажу я вам, птаха занятная. Я раньше все удивлялась, как это люди часами птиц слушают. У Тургенева, у Аксакова читала. А тут сама, как выскочила в одной рубашке, так, не шелохнувшись, и простояла на крыльце, пока хозяйка не хватилась: думала, пропала девчонка. А я спугнуть песню боялась. Продрогла вся, а стою, слушаю. Как на концерте в Зале Чайковского.

— А я и не понял, что это скворец, — прихлебывая из стакана молоко, вставил Оськин. — Слышу: посвистывает кто-то. Думал, мальчишки деревенские балуются. Натянул на голову одеяло и опять уснул. Федор Лукич уже за ногу стащил, когда все поднялись.

— Эх ты! — упрекнула Света. — Такую красотищу проспал!

— Успею еще, наслушаюсь, — усмехнулся Оськин.