Яков Ершов - Подростки

Позавтракав, разошлись по своим местам. Света вместе с хозяйкой ушла в телятник. Сережа с Олегом Оськиным решили выбрать участок для будущей теплицы и крольчатника. А я вместе с Федором Лукичом и Борей теперь уже на законных основаниях направилась в механические мастерские.

Першин встретил нас у входа в цех с распростертыми объятиями.

— Милости просим, дорогие гости. Хотя, — спохватился он, — какие же вы теперь гости. Свои, свои вы для нас, всегда желанные. Выручил вчера парнишка ваш меня, словно из петли вынул. И девчонка молодец. Уже я сообщил и председателю и в район: ремонт теперь скоро заканчиваем, и всю технику — в поле.

— Ну, ремонта у вас на все лето хватит, — охладил его пыл Федор Лукич. — Сезонная работа.

— Конечно, конечно, — согласился Першин. — Комбайны пойдут, картофелеуборочные машины. Без дела мы не стоим. И зимой на полную мощь работаем.

— Одну машину мы берем на себя, — предупредил Федор Лукич. — Как договорились.

— Это бросовую-то? — переспросил Першин. — Пожалуйста. Со всеми потрохами. Только, чур, условие, — предупредил он. — Ни одного из наших слесарей я вам не дам. Обходитесь своими силами. Как у нас говорят, ремонт хозяйственным способом.

— У нас тоже так говорят, — согласился Лукич. — Будем обходиться своими силами.

— Тогда желаю вам успеха, — раскланялся Першин. — Дерзайте.

Он исчез. Федор Лукич, как и намечал с утра, пошел к слесарям. Они дорожили каждой парой рабочих рук.

Боря заглянул в конторку. Я слышала, как он спрашивал у мастера, что бы почитать о комбайнах.

Мастер, выслушав его, сказал без обиняков:

— Иди-ка ты, парень, к Афанасьеву. Наш почетный механизатор. Работать он уже не может, все-таки немалый десяток старику пошел. А голову имеет светлую. Он все тебе честь по чести расскажет. Да и то пойми: здесь ты каждому, к кому ни обратишься, помехой будешь. Спешат люди, не до экспериментов им. А Петру Григорьевичу лестно, что молодежь за советом к нему идет. Так что шагай. Как пройдешь школу, четвертый дом направо.

Боря вышел на улицу, а я нарочно задержалась у ворот. Думаю, позовет или нет. Ведь раньше часто вместе ходили: он, Тамара и я. В кино, на концерт. Смотрю, остановился, кричит:

— А ты чего? Шагай, шагай! Вместе, так все пополам. Сама напросилась, а теперь улизнуть хочешь.

Афанасьев встретил нас недоверчиво. Он сидел во дворе в плетеном кресле-качалке и с интересом наблюдал, как хозяйственная семейка скворцов устраивала себе в новом скворечнике гнездышко.

Я остановилась в сторонке. Боря подошел поближе, сказал, зачем его прислали. Петр Григорьевич, не проявив к нему интереса, моргая подслеповатыми глазами, все смотрел на скворцов, время от времени высказывая свое восхищение:

— Глядишь ты, я считаю, самая трудовая птица — скворец. С зари за ними наблюдаю: хоть бы с час передохнули. Вот все таскают и таскают. Все в гнездо и в гнездо.

Он вынул из кармана пиджака очки, долго и старательно пристраивал их на изъеденном оспинками носу. Потом вдруг, словно и не было никакого у них разговора, тихо спросил:

— Так какой же у тебя, малец, ко мне интерес?

Боря повторил свою просьбу сначала. Петр Григорьевич помолчал, поглядел по сторонам, потом стал расспрашивать Борю, откуда он да кто его прислал. И все на меня посматривает. Дескать, зачем еще девчонка курносая явилась. Мне аж совестно стало. Отвернулась. А Боря не утерпел, похвастал:

— Я машины люблю. Хотим восстановить заброшенный комбайн. Да знаний маловато. Одна надежда — на вас.

А Петр Григорьевич опять будто и не слушал его. Все его внимание отдано птицам. Проводив восторженным взглядом скворца, улетевшего за огороды, он, наконец, повернулся к Боре.

— Баловство это одно, — сказал и махнул рукой для убедительности. — И ни к чему тебе знания такие. Не здешний ты. Уедешь в город и все забудешь. Я, малец, от молодежи настоящего интереса жду. Вот сижу здесь в качалке и жду. Должны же они интерес ко мне проявить! К моему опыту. Раньше мастера сыновьям опыт передавали. По наследству, значит. Сын у меня, вишь, в математику ударился. В Московский университет поступил. Я не ропщу. Такая теперь мода. Но должен я кому-то свои секреты передать? Неужто к мастерству теперь интерес пропал?

Боря сказал, что в мастерских как раз о его, Петре Григорьевиче, искусстве с уважением отзывались. И мастер рекомендовал к нему обратиться.

— Э, пустое, — отмахнулся Афанасьев. — Я этого Пашку, что за мастера теперь в мастерских подвизается, когда он еще мальцом, как ты был, изрядно гонял за лень и неповоротливость. Да, видно, злости во мне не хватило. Не всю дурь из него выбил. Вот они теперь и маются каждый год с ремонтом.

Он опять отвернулся, посмотрел на огороды, поджидая, когда с лугов появится его любимец скворец. И все же не утерпел, спросил про мастерские, как там с ремонтом. И пока говорил, все хмурился, сердито поводя густыми, лохматыми бровями.

Боря рассказал, как добывали запчасти к посевным машинам, как закипело дело в мастерских, где стоял у тисков наш наставник Федор Лукич Панов. Афанасьев подобрел, медленно поднялся с кресла, опираясь на тросточку, побрел в дом. Предупредил:

— Ты погоди здесь. Не уходи.

Вернулся он минут через пятнадцать с потрепанной книжкой в руке. Усевшись поудобнее в кресле, сказал:

— Вот тебе учебник. Про комбайн. Знаю: грамотный. Прочитаешь. А как одолеешь, опять ко мне придешь. Я тебе экзамен устрою. Если выдержишь, поверю, что не баклуши бить сюда приехал. Тогда и все секреты свои открою. А так, зазря, толковать с тобой у меня сил нету. Вся вышла сила-то, о-хо-хо!

С афанасьевской книжкой мы ушли за деревню. На опушке только еще начинающей зеленеть березовой рощи отыскали подходящий пенечек. Рядом в поле гудели тракторы. Мощные лемеха плугов выворачивали тяжелые пласты земли. Серьезные, сосредоточенные грачи деловито вышагивали по свежей борозде, косили зоркими глазами, высматривая добычу. Колония их расположилась неподалеку, заняв массивными, грубо сработанными гнездами вершины самых высоких берез. Они галдели, словно торговки на базаре, не поделившие место за прилавком. Порой этот птичий гомон сливался с клекотом приближающихся тракторов в один сплошной гул.

Я подтолкнула Борю в бок:

— Слышь, я сюда ехала, думала, сбегу от шума городского. А здесь?

Он не ответил. Листал книжку.

Высоко в небе широкими кругами летал ястреб. Его гортанный, то торжествующий, то тоскующий крик временами долетал до нас. Боря даже не взглянул на него.

Солнце уже разогрело землю, и она парила, и светлое марево поднималось над полями, дымкой заволакивая дальний лес. В низине у реки паслось стадо коров. Порывистый ветер доносил оттуда приятный запах парного молока. А совсем рядом, на опушке, доцветали подснежники. Истосковавшаяся за зиму по цветам, я все порывалась подбежать к ним, нарвать букетик. Но сдерживала себя. Понимала: сейчас нельзя отвлекаться.