Павел Калебин - Настоящие деньги

— Погоди-ка, — с усмешкой перебил его Борис Аркадьевич, — ты еще ничего не сказал по поводу того — будешь ли ты покупать у нас это клише или нет?

— Покупа-ать? — чуть растерянным голосом переспросил Василий, взглянув на старика.

— А ты как думал? — усмехнулся тот. — Я тебе что, за просто так клише стану лепить? Э, не. Иные времена тепереча, Вася. Коммерция, мой друг. Коммерция!

— И сколько ты хочешь за это? — спросил Василий, кивая на Валькину грудь.

— Тысячу рублей, — пожал плечами старик, тут же скромно добавил: — Всего!

— Да ты что, с дуба рухнул? — округлились глаза Василия.

— Просто хорошенько все просчитал…

— Что ты просчитал? Мои ра-асходы? Но они тебе не известны, А-аркадьевич. Такие тра-аты в бюджете нашего скромного кооператива не предусмотрены.

— Ну, а что тогда в вашем бюджете предусмотрено? — осведомился Кранц.

— Три сотни. Да и то, из резервного фонда предприятия.

— Не смеши меня, Вася. Три сотни… На этом Фредди ты не одну тыщу заработаешь! Но, так и быть, пойду тебе навстречу… — вроде как смягчился Кранц. — Семьсот! Как?

Василий восхитился:

— Ну и А-аркадьевич! Ста-арик ты вроде древний, совковый, а хва-атка деловая. Прям Рокфеллер! В А-америку бы тебе… Ну да ла-адно, уж так и быть, изыщу я тебе четыре сотни на…

— Пять! — не дав закончить собеседнику, показал ему пятерню Кранц.

— Только из ува-ажения к твоим седым ба-акенбардам, — улыбнулся Василий, протягивая старику для рукопожатия свою ладонь.

Так был заключен устный договор о сотрудничестве «Фотографического салона Кранца» с кооперативом «Сампошив». Валька Невежин находил в журналах снимки модных рок-групп, переснимал их, после чего с помощью своего наставника изготавливал соответствующие печатные формы. За каждое такое клише Василий платил, как было условлено изначально, по пять сотен. Старику и студенту этих денег хватало вполне. Плюс к тому, заметно увеличился поток обычных клиентов, желающих сфотографироваться на всякого рода документы. Выручку Кранцу сдавать теперь не было нужды. Пока еще он чувствовал себя хозяином собственных денег.

Ну, а Валька наконец-то поставил на полку свою старую «Электронику-302» и купил в комиссионке новенький двухкассетный «гроб» фирмы «Шарп». В голове начали зарождаться мысли о покупке подержанного автомобиля. Можно бы было подумать и о новом, но много времени у Вальки отнимала учеба в техникуме. Борис Аркадьевич же, несмотря на симпатию к своему ученику, платил тому неофициальную зарплату с учетом часов, проведенных им в салоне за работой — не так-то уж и много, если судить по общему доходу их совместного предприятия.

Однажды Валька заявил старику:

— Дядь Борь, завтра я целый день у вас работать буду.

— Ха, с какого это? — удивился старик. — У вас в техникуме что, карантин? Вши завелись? Да вы их дустом! Дустом! Этим, как его там? ДДТ! — пошутил он.

Валька улыбнулся.

— Завтра у нас какой-то юбилей. Приезжают всякие комсомольские шишки из Москвы. Местные шишечки, тоже… Занятий, сказали, не будет. Линейка, митинг… Не знаю, еще что-то. Не для меня это, дядь Борь. В армию я теперь не иду, так что светиться во всяких комсомольских мероприятиях смысла нет. Нужна мне их характеристика в одном месте…

— Э нет, вьюноша, постой-ка, — остановил его Кранц, погрозив пальцем. — Ты такими словами не разбрасывайся. Комсомол — это дело такое… Кто знает, как у нас дальше жизнь повернется-то? Перестройка, кричат, перестройка… А ну как возьмут да вернут все, как было. Что тогда? При Хруще вон, помню, тоже все расхлябались, да быстро хлябальники-то позатыкали.

— Так я не понял, дядь Борь… Вы меня что, гоните на этот дурацкий митинг? Да над этим комсомолом уже все пацаны ржут.

— Дурачок ты, — ласково улыбнулся Кранц. — Как есть — вьюноша! Послушай меня, старого, — с властью завсегда дружить надо. Какая бы она не была. Особенно теперь, в нашем с тобой кооперативном положении, осложнять себе жизнь не следует даже в мелочах. Пусть другие ржут, насмехаются, а ты… В активисты не рвись, конечно, но, что есть на свете такой комсомолец Невежин, показать лишний раз стоит. Комсомольский билет-то как, не потерял еще? Не варил больше?

Поймав улыбку старика, Валька тоже улыбнулся.

— Не варил, дядь Борь. Вы ж знаете — другие у меня дела теперь. Но… как говорится: «Партия сказала — надо! Комсомол ответил — есть!» — процитировал он старый комсомольский лозунг.

На следующий день он стоял в толпе однокурсников на площади перед зданием техникума. Строить комсомольцев, как в былые времена, не стали. Начальство сочло толпу организацией более демократичной, нежели извечное армейское «каре». Хотя, в остальном веяния нового времени почти не ощущались. Самодельную трибуну в центре площади украсили привычным красным полотном с белыми буквами: «РЕШЕНИЯ XVII СЪЕЗДА КПСС — В ЖИЗНЬ!», а речи комсомольских лидеров были все так же скучны, многословны и пусты… Хотя, на что многие обратили внимания, лидеры эти выходили на трибуну без галстуков — наверное, стремясь подчеркнуть свою демократичность.

Говорили ораторы свои речи в такой хриплый микрофон, что не всегда становилось понятно, что за мысль какой-нибудь очередной функционер местного комсомольского розлива пытается донести до народа. Да так оно и лучше было. Народу никто не мешал тихо переговариваться и хихикать. Глас оратора тонул в микрофонной хрипоте. Выходило удобно всем: одни делают вид, что говорят что-то умное, другие — что слушают.

Однако неожиданно микрофон захрипел особенно громко, из-за чего, наверное, фоновый шум студенческой массовки стих. Над площадью перед техникумом на пару секунд установилась тишина. Нарушил же ее звонкий голос председателя комсомольского комитета техникума Танечки Звягинцевой, звучанию которого шипящие динамики колонок придавали какой-то интимный тон.

— А теперь, дорогие студенты, — обратилась она к учащимся техникума, которым весьма льстило такое институтское обращение — студенты, — перед вами выступит заместитель председателя городского комитета КПСС товарищ…

Фамилию председателя Танечка произнесла как-то невнятно, да и не было никому никакого дела до его фамилии. Студенты с равнодушием наблюдали за тем, как поднявшийся на трибуну грузный мужик с неприятным трехподбородочным лицом в течение пяти минут что-то хрипел, покашливая, в микрофон.

Слушатели быстро утратили всякий интерес к этой фигуре. Не много их заинтересовал и следующий оратор, которого Танечка объявила как секретаря городского комитета ВЛКСМ Чеботаревского.

Одет тот был в серый, ладно скроенный по фигуре, деловой костюм. Однако галстук отсутствовал, а ворот белоснежной рубахи был расстегнут так, будто только и ждал, когда его рванут в порыве пламенной речи. Но особого огня в словах Чеботаревского никто не заметил. Так, посжимал, для виду, пару раз кулачок — а-ля «Но пасаран!», погрозил кому-то несколько раз пальцем, что-то хрипя в микрофон, да и вся речь. Если этот, уже престарелый для комсомола, тридцатилетний — на вид — комсомольский функционер и смог заинтересовать кого-то, так это единственного человека — Валентина Невежина. Да и то лишь по той причине, что лицо его показалась студенту знакомым. Где-то Валька не так давно видел этого типа со впалыми щеками, ранними залысинами и тонкими губами, кривящимися в надменной улыбке после каждой законченной фразы. Но вот где видел? — этого он вспомнить не мог. Да особо и не напрягал память.