Олдос Хаксли - Эти опавшие листья

– Поговолите с ним сами, – предложил Ховенден, попивая кофе. – Я не в ладах с местным языком.

– А как же справились позавчера, когда вам самому пришлось обратиться за медицинской помощью? – поинтересовался Челайфер.

Лорд Ховенден покраснел.

– Дело в том, что тот влач был англичанином. Но сейчас он уже уехал, – поспешно добавил он, опасаясь, что Челайфер захочет взять с собой и английского доктора тоже. – Отплавился в Неаполь, – уточнил Ховенден, рассчитывая, что подробности добавят правдоподобия его истории. – Его вызвали туда на опелацию.

– Он хирург? – удивленно вкинул брови Челайфер.

Ховенден кивнул и опустил голову.

Они двинулись дальше. Когда машина свернула с площади к форуму Траяна, Челайфер заметил небольшую толпу, состоявшую главным образом из уличных мальчишек, обступившую ограду форума у ее дальней стороны. В центре стояла бледная худощавая женщина в голубиного оттенка платье. В ней даже с такого расстояния легко угадывалась англичанка. По крайней мере итальянкой она быть никак не могла. Леди в сизом платье перегнулась через ограду и очень осторожно опускала вниз веревку, на конце которой весьма изобретательно прикрепила большую алюминиевую кастрюлю, полную молока. Медленно вращаясь при движении, кастрюля постепенно достигла поверхности дна форума. И не успела она встать на место, как сразу донеслось многоголосое мяуканье, урчание, шипение, и дюжина кошек бросилась к кастрюле, принявшись лакать молоко. За первыми последовали другие. В каждой щели между камнями обнаружилось по кошке. Тощие коты спрыгнули с мраморных пьедесталов и важной трусцой леопардов направились к пище. Месячные котята ковыляли на нетвердых еще лапах. За несколько секунд кастрюлю густо облепили со всех сторон животные. Мальчишки приветствовали это зрелище радостным улюлюканьем.

– Чтоб мне пловалиться, – сказал лорд Ховенден, который слегка притормозил, – но мне кажется, это ваша матушка.

– Вероятно, – кивнул Челайфер, сразу узнавший ее.

– Хотите, чтобы я остановил машину?

Челайфер покачал головой:

– Нам нужно попасть к доктору как можно скорее.

Когда форум остался позади, Челайфер заметил, как, верная своим вегетарианским принципам, его матушка бросала вниз кошкам куски хлеба и холодную картошку. Вечером она наверняка придет сюда снова, подумал он. Ей не потребовалось много времени, чтобы найти себе в Риме достойное занятие.

Похороны никак не могли состояться до заката солнца. Могильщики, хористы, ризничий и даже сам священник до того времени отсутствовали, отправившись в поля на сбор винограда. Пока длился световой день, у них имелись дела поважнее, чем заниматься покойниками. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов. А живые испытывали потребность в вине.

Мистер Кардан один сидел в пустой церкви. То, что совсем недавно было Грейс Элвер, лежало теперь в гробу на похоронных носилках в центральном проходе. Это нельзя было считать компанией; просто некоторое количество неживой плоти в деревянном ящике. Красное шишковатое лицо мистера Кардана выглядело неподвижным, словно замороженным. Оно напоминало лицо мертвеца; как раз одного из тех, кому и полагалось хоронить своих мертвых. Он сидел мрачный, склонившись вперед, положив подбородок на упертые в колени руки.

Еще три тысячи шестьсот пятьдесят дней, думал он; это в том случае, если бы я прожил десять лет. Еще три тысячи шестьсот пятьдесят дней, а потом конец всему и могильные черви.

Он размышлял и о том, какой страшной бывает смерть. Однажды – много лет назад – у него была очень красивая ангорская кошка. Она сожрала в кухне много черных тараканов и умерла. Мистер Кардан часто вспоминал ту кошку. Так можешь умереть и ты. Конечно, люди не глотают черных тараканов, но есть испорченная рыба. Эффект почти тот же. Чертова слабоумная! – думал он, глядя на гроб. Умереть такой отвратительной смертью. Боли, рвота, обмороки, кома, а теперь гроб, в котором уже начали работу ферменты разложения и черви. Не слишком-то возвышенный и достойный уход из жизни. Никаких надгробных речей, никаких плакальщиков, ни Крошки Нелл, ни Пола Домби. Единственный момент в духе Диккенса – в редкую минуту, когда сознание вернулась к ней, Грейс вдруг спросила о медведях, которых он ей подарит, когда они поженятся.

– Они будут взрослые или маленькие медвежата?

– Медвежата, – ответил мистер Кардан, и Грейс радостно заулыбалась.

Собственно, это были единственные разборчивые слова, какие она произнесла. За весь период ее очень долгой предсмертной агонии они одни показали, что в ней жила человеческая душа. Остальное время она представляла собой лишь мятущееся от боли тело, плакавшее, кричавшее и издававшее бессвязное бормотание. В трагедиях реальных страданий и смерти не бывает катарсиса. Они неумолимо переходят от одного акта к другому до самого конца, не облагораживая ни страдальца, ни того, кто за ним наблюдает. Только трагедии духа дают чувство освобождения и полета. Но в том-то и дело, что любая духовная трагедия рано или поздно переходит в плотскую. Рано или поздно каждая душа обнаруживает себя пленницей умирающего тела, когда мыслей уже нет, и остаются лишь боль, рвота и ступор. Трагедия духа есть нечто второстепенное, не столь уж важное в жизни, как и сама душа представляет собой ненужное излишество, продукт избытка жизненных сил, как перья на голове удода или чрезмерное количество обреченных на бессмысленную гибель бесполезных сперматозоидов. Душа не имеет значения; есть только тело. Когда ты молод, оно красивое и сильное. Но тело стареет, сохнет и начинает пованивать. Потом тело окончательно разрушается, жизнь покидает его, и оно обречено на гниение. Как бы не были красивы перья на голове, они гибнут вместе с птицей. Вот и дух – может, самое впечатляющее из всех украшений на свете, – тоже обречен. Омерзительный фарс, подумал мистер Кардан. И к тому же проявление дурного вкуса.

Впрочем, дураки не умеют разглядеть сути заключенного здесь фарса. Им повезло больше, чем остальным. Умные все понимают, но прикладывают усилия, чтобы не думать об этом. Они дают себе насладиться всеми удовольствиями, как духовными, так и плотскими – причем духовными даже в большей степени, поскольку те разнообразнее, притягательнее и дарят больше радостей. А когда приходит срок, они с чувством собственного достоинства готовят себя к упадку физических сил и сопровождающему его закату разума. Но и тогда стараются не думать о смерти. Уж больно невеселая тема. И не подчеркивают фарсовый характер драмы, в которой сами принимают участие, из одного только страха вызвать в себе отвращение к сыгранной в ней роли, перечеркнув ее положительные стороны.