Филип Рот - Призрак писателя

Я подумал: в романах от него никогда ничего не ускользает, так как же получается, что, когда он здесь, всё будто мимо. Наверное, слишком многое на него валится, поэтому он решил на девяносто процентов себя закрыть от окружающего, чтобы не взорваться. Впрочем, может быть, подумал я, он просто вышел пообедать.

Абраванель вежливо пожал мне руку и уже собирался отвернуться, чтобы любезно пожать следующую, но тут профессор повторил мое имя.

— Как же, — сказал Абраванель. — «Н. Цукерман».

Он читал размноженный на мимеографе текст моего рассказа в самолете с Западного побережья, Андреа тоже его прочитала.

— Милая, — сказал он, — это Цукерман.

С чего начать? Андреа была старше меня всего лет на пять, но эти пять лет она потратила с пользой. Окончив колледж Сары Лоуренс, она явно продолжила образование у Элизабет Арден и Генри Бенделя [13] Имеются в виду крупнейшая американская косметическая компания «Элизабет Арден» и компания-производитель сумок «Генри Бендель». . Мы все знали — ее слава бежала впереди нее, что отец Андреа госслужащий за символический оклад «доллар в год» в первой администрации Рузвельта, а мать, Карла Петерсон Румбо — словоохотливая либеральная конгрессменша из Орегона. Еще учась в университете, она написала для «Сэтеди ивнинг пост» первый из ее портретов «Людей во власти» — серии, затем собранной в ставшую бестселлером книгу. Вне всякого сомнения (как тут же отметили завистники), ей помогли семейные связи, но было очевидно, что деловых и могущественных людей располагало к разговору присутствие самой Андреа, поскольку Андреа была исключительно сочной девушкой. Правда, — ощущение было такое, что, если ее выжать, можно выпить на завтрак стакан освежающей и целительной Андреа.

В то время она проживала с Абраванелем в его уютном убежище в Пасифик-Палисейдс, в нескольких милях от дома его друга и наставника Томаса Манна. («Великий разлад человечества» — так Манн определил тему творчества Абраванеля в хвалебном предисловии, которым он снабдил немецкое издание «Хорошо ошпарить».) После последнего из разводов Абраванеля (сопровождавшегося, по слухам, эмоциональным срывом) Андреа пришла брать у него интервью для серии в «Пост» и, как гласит трансконтинентальная литературная легенда, так и не ушла. Легенда также сообщала, что Абраванель не только был первым из людей литературы, названным человеком во власти, но и первым человеком во власти, на чьи чары Андреа поддалась. Сам я думал о том, была ли Андреа первой журналисткой, на чьи чары поддался Абраванель. По его виду скорее можно было предположить, что он из тех, кого соблазняют.

— Как замечательно наконец с вами познакомиться, — сказала Андреа, энергично пожав мне руку.

Резкость рукопожатия обезоруживающе контрастировала с нежной чувственной внешностью. Лицо сердечком, нежное, но рукопожатие говорило: «Не сомневайтесь, я — девушка, у которой есть все». Не то чтобы я собирался это оспаривать. Я в этом убедился еще за месяц до нашей встречи, когда мы переписывались по поводу отеля. Я был представителем студенчества в Лекционном комитете университета и, согласно ее инструкциям, забронировал им номер на двоих в «Уиндермере» — лучше гостиницы во всей округе не было. «Мистер Абраванель и мисс Румбо? — спросил портье. — Они муж и жена, сэр?» Этот вопрос был мне задан, имейте в виду, в марте 1953 года, так что, когда я солгал в ответ, чтобы оградить героя от скандала: «Миссис Абраванель — известная журналистка, разумеется, это ее профессиональное имя», — я был уверен, что вследствие богемного поведения мисс А. Румбо меня исключат из университета без диплома.

— Мне очень понравился ваш рассказ, — сказала она. — Такой смешной.

Я мрачно принял комплимент, сделанный грудастой девицей с лицом сердечком, цветом лица молочницы и рукопожатием солдата. Тем временем, поручив меня Андреа, чтобы отделаться от меня, Абраванель оказался окруженным, с подачи другого нашего профессора, группой аспирантов, которые, застенчиво стоя рядом со своим преподавателем, ждали, когда удастся задать серьезные вопросы.

— Знаете ли, — услышал я, как он говорит с убийственным смешком, — нынче у меня нет времени думать о «влияниях», Андреа не дает мне передохнуть.

— Феликс, — рассказывала она мне, — тоже от него в восторге. Видели бы вы его в самолете! Как он запрокидывал голову и хохотал! Когда вы собираетесь его опубликовать? Может, Феликсу стоит поговорить с…

Она назвала имя, Кнебель, но для того, чьи рассказы печатались пока что только в ежеквартальном университетском литературном журнале, эффект был бы не более сногсшибательным, скажи она: «После приема мне нужно вернуться в гостиницу, взять в баре интервью у маршала Тито, а пока я буду занята, Феликс может подняться из вестибюля на небеса и обсудить ваш рассказик, распечатанный на мимеографе, с автором ‘Братьев Карамазовых’. Мы все познакомились в Сибири, когда мы с Феликсом путешествовали по лагерям». Где-то за моей спиной Абраванель разбирался со следующим серьезным вопросом от аспирантов.

— Утрата чувства реальности? Ох, — усмехнулся он, — пусть кто-нибудь другой его утрачивает.

Одновременно с этим Андреа сообщила мне:

— Он встречается с Саем в Нью-Йорке завтра вечером…

(Сай — это и был Кнебель, уже двадцать лет занимавший пост редактора нью-йоркского интеллектуального журнала, который я читал запоем последние два года.)

На следующий день Абраванель посетил наше занятие по писательскому мастерству в сопровождении — к удивлению тех, кто готов жить только ради искусства — напористой Андреа. Она сидела ослепительная, бесстыдная на самом первом ряду (белое платье джерси, золотая грива волос — какой-то буколический рай), и, глядя на нее, я вспомнил октябрьские послеполуденные часы полжизни назад, когда я, как преступник в тюрьме, прикованный к школьной парте, потел над чистописанием, а на каждой бензоколонке Америки все радиоприемники транслировали прямой эфир Мировой серии [14] Мировая серия — решающая серия игр в сезоне Главной лиги бейсбола. . Тогда-то я и понял, что терзает души хулиганов и бездельников, которые ненавидят школу и учителей и мечтают, чтобы все это провалилось в тартарары.

Абраванель, засунув руки в карманы и небрежно опершись о стол преподавателя, говорил о моем рассказе с намеком на восхищение, защищал его, главным образом посмеиваясь, от нападок моих консервативных соучеников, утверждавших, что мой герой-рассказчик «двухмерен», в нем нет «многогранности», как в тех персонажах, о которых они читали в «Аспектах романа» [15] «Аспекты романа» — книга, составленная из лекций, прочитанных английским писателем Эдвардом Морганом Форстером (1879–1970) в 1927 году в Кембридже. . Но в тот день я был неуязвим для критики. Андреа — вот о чем я думал всякий раз, когда эти болваны поминали «многогранность».