Ариадна Борисова - Божья отметина: Мать

Изочка прекрасно знала, почему отношение Гришки к ней так переменилось. Потому что их мучило одно на двоих ужасное воспоминание. А когда с человеком связана какая-то неприятность, с ним не хочется больше встречаться или, наоборот, хочется досадить ему…

Ужасный случай произошел еще до школы. Изочка была уверена, что под большим треугольным памятником павшим героям похоронены тела этих героев, а Гришка поднял ее на смех.

— Глуп-пая, эт-та штука пустая внут-три, под ней нет могил!

Изочка обиделась:

— Ты хочешь сказать, что этот памятник — фальшивый? А почему тогда табличка с именами висит, раз самих павших там нет?

— Ну, не з-знаю, может, их вооб-бще не наш-шли нигде и просто так имена записали, на п-память.

Когда чуть стемнело, они зашли за памятник, подкопали землю лопатой и залезли под него.

— Ну что, уб-бедилась? — обрадовался Гришка, в глубине души все же сомневавшийся в своей правоте.

Разочарованная Изочка молчала. Косые лучи вечернего солнца проникали в щели между досками и давали достаточно света, чтобы удостовериться: никаких могильных холмиков здесь нет.

Только они хотели выбраться, как к фальшивому памятнику подошли несколько больших ребят, которых уже называют парнями. Они пили вино, матерились и, кажется, собирались подраться.

— Венька, ты мне не налил прошлый раз! — орал один так истошно, будто его резали. — Ты мне не налил, падла!

— Налил. Ты выпил, — угрожающе ответил, очевидно, тот, кого называли Венькой.

Изочка вцепилась в Гришку, и они, как в игре «замри», застыли внутри деревянной пирамиды.

Вдруг послышался громкий ясный голос, знакомый всей окрестности. К парням подошел пожилой местный дурачок по прозвищу Коля Оратор. Маленький и тщедушный, с коричневым мартышечьим личиком и отсохшей после какой-то травмы левой рукой, он обладал мощным красивым голосом. Дурачок обожал публику. Свои громогласные, полные неизъяснимого значения речи он произносил перед очередью в магазине, ребятне возле школы, пытался пробраться к трибуне во время праздничных митингов. Усердие его было достойным уважения, а бессмысленная абракадабра, которую он нес, солидностью голосовых нюансов действительно напоминала пафосные доклады. Все его выступления начинались с одних и тех же слов: «Ленин казаль, чо…» Если удавалось проговорить хотя бы три минуты, и его все еще не гнали, подбородок дурачка заливался слюной рвения и счастья. Глаза загорались безумным огнем и вместе с бесполезным ораторским талантом, неистово мечущимся в глупой башке, возносились к небу, сыгравшему с ним такую жестокую шутку.

Подходя к памятнику, Коля Оратор с густой подачей чувства зычно начал еще издали: «Ленин казаль, чо…» — и дальше полилось обычное халям-балям.

— Во дает, — восхищенно отозвался один из парней. — Так и чешет, образина мерзкая. Прям Левитан.

Раздались жидкие хлопки. Голос дурачка, уловившего поощрение, взвился до немыслимых пределов.

— Пошел вон, идиот, — хрипло произнес кто-то.

— Э-э, да ты ему, кажись, завидуешь, Васька, — захохотал Венька. — В твою бы сипатую глотку да такую голосяру, а?!

— Заткнись, — лениво процедил хриплый.

Спустя несколько минут, грязно выругавшись на фоне свободно льющейся речи, он предложил:

— А что, пацаны, намнем бока кретину?

Возражений не последовало, и вскоре раздались тупые, глухо екающие звуки, перемежаемые вскриками и плачущим, но все еще не потерявшим природной постановки голосом:

— Ленин… казаль… чоб не бить Колю. Ленин… казаль — Коле больно…

Кто-то, видимо, обнаружил оставленную детьми лопату, потому что хриплый азартно крикнул:

— Ломани ему по хребтине, Вень!

…И совсем рядом послышатся хрустящий звук, от которого Изочку затрясло.

— Гады! — не выдержала она, и Гришка в ужасе зажал ей рот.

— Атас! — дурняком заорали снаружи. Парни, кажется, бросились врассыпную. Оратор молчал.

Дети сидели под памятником до тех пор, пока совсем не стемнело. Они боялись увидеть только что убитого человека. Но, когда вылезли, на том месте, где, по расчетам, находился мертвец, никого не было. И лопата исчезла. Кто-то ее унес.

— Надо пойти в милицию и все рассказать, — сказала Изочка.

— Н-не надо, — замялся Гришка.

— Почему?

— Нас т-тогда д-допрашивать станут, и отец уз-знает, что я с тобой вож-жусь.

— Ну и что?

— Он меня изоб-бьет тог-гда…

— Почему?

— Ч-чего започ-чемукала? — разозлился Гришка. — Потому что ты — д-дура! Я же говор-рил, что тут никаких героев нет!

— Не смей больше ко мне подходить! — закричала Изочка. И они побежали каждый в свою сторону.

Ей жутко попало от мамы. Оказывается, Мария вместе с дядей Пашей обыскала всю округу.

Изочка больше не играла с Гришкой, а с прошлого года, как только ввели смешанные школы (до этого мальчики и девочки учились отдельно), он с тупым упорством начал преследовать ее. Возникая из-за углов школьного коридора, больно дергал за волосы, плевался жеваными бумажками из камышовой трубки, громко кричал в ухо: «Изка п-писка!» — и убегал, гнусно хохоча. И вот теперь так совпало, что в один день вопрос, который она так и не осмелилась никому задать, случайно столкнулся с ответом. Гришка не раз пытался подкараулить ее после школы, но всегда рядом оказывались взрослые или ребята, а тут она была совсем одна. Мальчишка аж взвыл от этакой удачи, схватил Изочку за левую руку и с криком: «Так мы мстим врагам н-народа!» — резко крутанул плечо.

Под натянувшейся кожей послышался смачно чпокнувший щелчок, и в глазах девочки заметались полосы рваного огня. Но прошла секундная оторопь, и вдруг оголенная, очищенная от мыслей боль разом спалила фиолетовый кошмар за спиной. Изочка едва не потонула в яростном взрыве такой напруги и мощи, что, издав низкий ликующий вопль, извернулась гибко, по-звериному и утяжеленным в броске ботинком пнула в то самое место, которое, как вспыхнуло в ослепительной догадке, оказалось у мальчишки самым уязвимым. Заверещав подраненным зайцем, он сверзился в дорожную пыль.

Изочку ужалило острое, темным криком раздирающее горло наслаждение победой, но на этом все и кончилось. Испарилась шалая сила, конвульсии потной дрожи сотрясли ослабшие коленки и натужно сжатый правый кулак. А левая рука еще до того повисла сзади под каким-то странным углом наподобие сломанного крыла…

Но зато теперь Изочка знала, что никакие Гришки ей больше не страшны. Пусть нападет даже целая орава мальчишек, она все равно не заплачет, а если будет совсем плохо, заставит себя проглотить большой камень и умрет до их (как это называется?) глумлений. Она видела, что и Гришка не рискнет ринуться. Противник был сломлен не только физически. По его побелевшему лицу пробегали волны восхищения и благоговейного трепета. Наклонившись над Гришкой так, чтобы загородить солнце, лучась ореолом волос, Изочка грозно вопросила: