Ариадна Борисова - Божья отметина: Мать

— Тетя Майис, а что это такое? — спросила она, показывая на деревянную вертушку, всаженную в полый кусок коровьего рога, которую Майис сунула в миску со сметаной.

— Это ытык.

— А что ты будешь делать ытыком?

— Взобью керчэх.

— Как?

— Смотри. Видишь, как ытык втягивает сметану кругами к себе в серединку? Сметана от этого становится крепкой и превращается в керчэх. Вот и человек, втягивая в себя прошлое и настоящее, из «жидкого» становится крепким, сильным и твердо стоит на ногах. Это, Изочка, такой закон — закон ытыка.

— Разве у вещей бывают законы?

— Не только законы, у вещей и душа есть. По-якутски душу называют «кут». У деревьев, трав и цветов, у всего живого есть своя душа-кут.

— А разве ытык — живой?

— Конечно. Он же сделан из дерева и рога, а они — живые.

— А из чего сделан человек?

— Из любви, Изочка. Из любви, а еще из земной крови и плоти.

Как бы ни было трудно, Мария с каждой получки стала откладывать деньги, сколько могла — после всех затрат на продукты, дрова для печки-голландки и самое необходимое, в жестяную коробочку из-под чая, и прятала ее далеко под матрац. В коробочке лежали еще серебряные серьги, низка черного бисера с зеркальным блеском — подарок Хаима, который ей удалось сохранить, и облигации государственного займа. Облигации обязательно следовало брать раз в год, хотя на одну уходила зарплата за целый месяц.

— Мам, а почему ты кровавые бусики не надеваешь?

— Как ты их некрасиво называешь! Не кровавые, а из камня кровавика.

— Бусики похожи на беличьи глазки… А зачем деньги копишь? — допытывалась Изочка.

— Вот будет позволено — и уедем в Литву, — отвечала Мария.

— Мне и здесь хорошо.

— Здесь не хорошо. Ты вообще не представляешь себе, как может быть хорошо…

Мария теперь чаще вспоминала Хаима. Как подвернула ногу в парке, а он помог добраться до дома. Так они познакомились и сразу влюбились друг в друга.

— Без памяти? — затаив дыхание, спросила Изочка.

— С первого взгляда, — призналась Мария, и глаза ее стали влажными и молодыми.

Мария вспоминала о своей матери, о родственниках и друзьях отца, часть из которых уничтожили фашисты, а часть сгинула в лагерях и гетто по обе стороны войны.

— Когда мы жили в Литве, я хотела иметь много детей. Я мечтала о спокойной, обеспеченной жизни, о гуманном мире…

— А потом?

— Потом нас выслали сюда. Началась война, мы с папой рыбачили в море. А когда переехали на «кирпичку», я родила тебя.

— Что такое «гуманный мир»?

— Добрый.

— А сейчас он недобрый?

— Нет…

— Почему?

— Потому… Ну, потому что люди в нем разные, и много недобрых.

— Как крысы?

Изочка видела крыс на работе у дяди Паши. Там было много удивительного, но больше всего ее привлекали огромные стеклянные ящики с технической ватой, где жили крысы. Изочке всегда хотелось поближе посмотреть, как устроились в норках эти юркие животные с отсвечивающими красными глазками и длинными голыми хвостами.

— Крысы все одинаковые, а дядя Паша говорит, что они разные и похожи на людей, — сказала Изочка.

— Может быть, — согласилась Мария.

— Эти крысы — опытные. Дядя Паша на них опыты ставит.

— Не опытные, а подопытные.

— А опытные тогда какие?

— Те, у которых больше жизненного опыта.

— Чем они друг от друга отличаются? Толщиной или цветом?

— Опыты чаще всего ставят на белых. Но внешний вид здесь ни при чем.

Мария задумалась:

— Попробую объяснить… Ну вот, слушай. Встретились однажды опытная и подопытная крысы. Стали спорить, кто кого счастливее. Подопытная сказала: «Я счастливее. Я несвободна, но всегда сыта, ведь такая жизнь обеспечивает меня едой». — «Нет, я счастливее, — возразила опытная. — Я всегда голодна, но свободна, а свобода обеспечивает меня жизнью». Уловила разницу?

— Да… Лучше быть свободной… А люди тоже бывают опытные и подопытные?

— Скорее, подопытные, — вздохнула Мария.

О многом беседовала с Изочкой Мария, но малодушно отодвигала неизбежный разговор о позорном клейме, данном ей и Хаиму и унаследованном дочерью, как заразный недуг. А Изочка и сама догадывалась по недомолвкам соседей, по отношению некоторых людей, что они с матерью почему-то не такие, как все. Порой, явственно ощущая нависшую вокруг, не имеющую названия угрозу, она чуяла в ней еще более страшную тайну, чем смерть товарища Сталина, и не спрашивала об этой тайне, как ни разу, чтобы не тревожить маму, не спросила она и о семье Майис.

Учительница пения Ольга Васильевна обнаружила у Изочки хороший музыкальный слух и неожиданный в худосочном теле густой красивый голос.

— Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет! — пела третьеклассница Изочка на школьном концерте в честь Дня Победы.

Через две недели День рождения Ленина, а через год будут принимать в пионеры. Изочка давным-давно выучила пионерскую клятву, напечатанную на обратной стороне тетрадки в линейку: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…»

Низкое якутское солнце вырывалось из открытых окон и путалось в волосах зрителей. У сцены тяжелым костром полыхало знамя, а Изочку качала крутая морская волна, и хотелось умереть вместе с суровыми матросами за счастье скалистых берегов родной земли.

После концерта Изочку и учительницу пения вызвал к себе директор школы.

Стол в директорской пестрел плохо отмытыми чернильными пятнами, поставленная на попа темно-фиолетовая классная доска бросала в угол жирную тень, и сиренево темнела под мышками бледно-лиловая рубашка директора.

— Вам не кажется, что дочери спецпоселенцев не пристало лгать и петь патриотические песни? — строго спросил он Ольгу Васильевну, и его выпуклые, прозрачно-серые глаза дрогнули, как холодец.

Учительница сильно покраснела.

— Об этом необходимо упоминать при ребенке?

Директор ничего ей не ответил и грузно повернулся к Изочке:

— Мы должны сделать все возможное, чтобы даже из тебя, деточка, вырастить человека, достойного нашей великой Родины. Мы знаем, что ты хорошо учишься. Ты обязана хорошо учиться. А вот песен таких, деточка, петь не надо. Надеюсь, мама тебе объяснит почему.

Это не туча, это сумеречная чернильная тайна неслась из школы следом за Изочкой, выкатив налитое студенистой влагой око, намекающее на что-то жуткое, убийственно стыдное, готовое взорваться вонючим тухлым яйцом. Тяжелый воздух дышал неотвратимым сближением, выпуская ядовитые пары. Девочка мчалась, не видя ничего вокруг, и налетела на своего бывшего приятеля, а теперь всегдашнего недруга. Гришка-заика, на год старше Изочки, из застенчивого мальчугана как-то незаметно превратился в противного занозистого подростка.