Ариадна Борисова - Божья отметина: Мать

Судорожно переведя дыхание, Изочка соврала снова:

— Пуговичку ищу…

— Еще и пуговицы в толпе оборвали, — вздохнула Мария. — Найдешь, так пришей сама.

— Хорошо, — сказала Изочка и выбралась из-под кровати.

Мария сидела на табуретке. Лицо у нее было усталое. Она обняла Изочку и опять вздохнула.

— Матрена Алексеевна обещала дать старый Мишин портфель. Он, правда, дырявый, но мы с тобой что-нибудь придумаем. А когда я расплачусь с долгами, мы купим новый портфель, совсем новый, только-только твой…

— Я больше не буду, — сказала Изочка.

— Это я виновата. — Мария задумчиво посмотрела в окно. — Да Бог с ним, с портфелем. Невелика потеря. И потом, они ведь действительно голодают. Может, продадут и купят своим детям хлеба…

С этими словами она вышла в кухню.

Через неделю в волосах девочки обнаружились вши и гниды.

— Ну вот, не было печали, нахваталась живности! — разозлилась Мария. — Поскакала к цыганам без стыда, без памяти!

Она взяла тонкий нож, наклонила Изочкину голову на подушку и принялась истреблять вшей. Нож приятно расчесывал зудящие места. Вши звонко лопались, когда Мария прижимала их к коже головы левой стороной ножа.

— Мам, ты сама говорила, что бабочек убивать нельзя.

— При чем тут бабочки? Бабочки это совсем другие насекомые.

— Крапивницы тоже вредные, они капусту едят.

— Крапивницы вредные, а другие — нет.

— А что другие едят?

— Цветочную пыльцу.

— А вошки, как волосогрызки, волосы едят?

— Вошки едят тебя.

— Они, что ли, прямо в голову залазят?

— Нет, сверху кровь пьют… Господи, я больше не могу! Этот ребенок всю мою кровь выпил! — застонала Мария. — И вшей как много, да мелкие, мелкие все, не углядишь! Пойду попрошу у Павла Пудовича керосину.

Но тут сосед сам зашел.

— Что случилось?

Такой любопытный!

— Ничего, — сказала Мария, повернулась к Изочке и сделала «страшные глаза».

Мария не сказала ему, зачем ей керосин, а он не спросил. Мог бы и спросить, ведь керосиновые темпы заменились электрическими…

Недавно приходили веселые электромонтеры, продолбили в стенах отверстия под спирали и расставили ролики для шнура. Изочка с интересом наблюдала за тем, как они подвешивали лампочку под потолком, устанавливая штепсельную розетку. И начальник конторы привез Марии по заказу из Москвы настоящий электрический чайник.

Мария полила Изочкину голову, крепко повязала платком и села ждать, когда вши задохнутся насмерть, а чтобы Изочка не вертелась, почитала ей вслух газету. Потом развязала платок и помыла Изочке голову мылким щелоком.

— Теперь, надеюсь, все, доча. А гнидки я сейчас вьщеплю.

— Ты их совсем-совсем не любишь?

— Что за глупый вопрос, — поморщилась Мария. — Как их можно любить?

— Сегодня дядя Паша поедет в колхоз, в наш поселок, — сказала Мария. — Соберу гостинцы для Майис, — и принялась складывать в мешочек припасенную для этого случая связку баранок и еще какие-то кульки.

— А когда мы в этом году поедем к Майис?

— На летние каникулы.

— Но сейчас зима! Как долго ждать!

— Перейдешь во второй класс, вот и поедем.

Прошлым летом Изочка гостила у Майис на сайылыке почти все каникулы. Они с Сэмэнчиком все так же играли и немножко дрались, а еще работали: пасли пеструю Марту. Дядя Степан два года назад подарил жене корову в Международный женский день. Заготовленная на покосе трава всю зиму кормила Марту и маленькую телочку, которую звали Дочка. Она была слабенькая, маялась животом, и Майис поила ее через берестяной рожок молоком, разбавленным крепким чаем, а дядя Степан сплел из тальника намордник, чтобы Дочка не трогала вымя. Когда телочка выздоровела, Изочка с Сэмэнчиком стали потихоньку приучать ее к свежему сену, давали теплую болтушку из отрубей и, как поест, обтирали мордочку чистой тряпкой.

На сайылыке много интересного. У перепутья, где дорога сворачивает к поселку, стоит шаман-дерево — высокая лиственница с толстым красно-коричневым стволом. Наверху ветки украшены желтыми свечечками шишек, а понизу — веревочками с выгоревшими на солнце когда-то цветными тряпицами и прядками лошадиных волос. Это — салама, такой специальный ритуальный наряд, сказала Мария. Изочка прижалась ухом к стволу, и он призывно загудел, завибрировал, как телеграфный столб, словно решил открыться смолистой корой и принять ее в свою крепкую золотистую сердцевину, окруженную спиралью прожитых лет.

Под корнями лиственницы лежит шаман, живший в стародавние времена. Если пройдешь мимо и ничего ему не оставишь, могут случиться разные неприятности. Степан, хоть и не верит в духов, по старинному обычаю всегда оставляет у подножия, где навалена груда всяких вещичек — от одноразовых берестяных ложек до вышитых бисером кожаных кисетов для табака, — что-нибудь небольшое, коробок спичек или завалявшийся в кармане кусочек лепешки. Изочка тоже привязала на нижнюю ветку свою голубую атласную ленточку, и мама даже ничего не сказала о том, какая она не бережливая.

Хлопнула соседская дверь. Тяжелое шарканье приблизилось к порогу. Но возле их двери сосед снова все чего-то тянул время, топтался и вздыхал. Мария слышала возню и резко распахнула дверь. Дядя Паша отпрянул, а глаза у него стали почему-то испуганные и умоляющие.

— Плохую весть я привез тебе, Мария… — Дядя Паша грузно опустился на табурет и, помешкав, положил на стол мешочек с гостинцами, который Мария отправляла Майис. — Вот…

— Что… что? — шевельнула побелевшими губами Мария, схватившись за спинку кровати.

— Такое дело… — Дядя Паша осекся и глянул на замершую у стены Изочку. — Ох, старый я дурень, — закусил он губу. — Девочка…

— Доча, выйди, — как-то хрипло сказала Мария, села на кровать и нервно затеребила наволочку.

Изочка послушно вышла и прислонилась к косяку.

— Степан… волки, — раздался через дощатую, обтянутую клеенкой дверь, приглушенный голос дяди Паши. — Беда… Майис пошла за… пропала в тайге… Никто ее после… Уже месяц прошел, как… Наверное, заблудилась… Мальчика родственники Степана увезли куда-то в северный…

— Майис! — истошно закричала Мария, будто сама заблудилась в лесу. — Майис! О-о, н-нет!!!

— Пойдем, — шепнул дядя Паша Изочке, бочком выскользнув из комнаты. — Пойдем, не будем ей мешать…

Мария попросила соседа на несколько дней взять девочку к — себе и уехала в поселок. Когда она вернулась, соскучившаяся Изочка бросилась к ней и хотела обнять, но Мария отвела ее руки. Она была вся в черном, лицо темное, потухшее.

— Только никаких расспросов, сказала она глухо. — Пожалуйста, никаких расспросов.

— Никогда? — заплакала Изочка.

— Может быть, когда-нибудь потом.

Перед сном Изочка лежала, еще не понимая того, что случилось, и вспоминала лето.